непонимающим взглядом.
— Откуда ты знаешь? — Я вовсе не жажду слышать ответ.
— Мама мне сама сказала, — беспечно говорит она. — Показала брошюру, которую дал ей врач. Все это так грубо. — Она входит в азарт, желая разобраться, что к чему. — Под мышкой делают такое маленькое отверстие — Она поднимает руку, показывая мне, в каком месте делается надрез. — Вот здесь, его почти и не видно, затем суют в дырку мешочек, наполненный стерилизованной соленой водой, не знаю, берут они ее из океана или еще откуда, вживляют его в груди…
— О'кей, о'кей. — С меня довольно. — И так ясно.
— Я сказала, что это глупо. Дело кончится тем, что она станет похожа на эту старую кинозвезду… как же ее?
— Рэкел Уэлч? — наугад спрашиваю я.
— Вот-вот.
— Ну и что из этого? — Я не в восторге от Рэкел Уэлч, но надо признать, что фигура у нее такая, что у любого подростка слюнки потекут. — По-моему, твоя мать и так великолепно выглядит, — добавляю я. Увидев ее сегодня утром в мокрой от пота майке, я замер как вкопанный. Черт побери, да она сто очков вперед даст тем, что попадались мне за эти дни! — Но если она думает, что ей нужно выкарабкиваться самой, то с какой стати нам с тобой мешать ей?
— Тело человека было создано не для того, чтобы запихивать в него пластмассу, — отвечает она с нескрываемой неприязнью.
— Хорошо сказано! Надо будет запомнить! Может, как-нибудь пригодится для заключительной речи.
Она усмехается, она обожает чувствовать себя причастной к моей работе. Я рассказываю ей о своих делах, советуюсь с ней, обсуждаю клиентов — зачастую в шутливой форме, она, как и я, страдает манией величия, но у нее она всегда проявляется по-доброму.
Я перевожу взгляд на воду.
— Ей хочется замуж, — говорю я Клаудии. — Она одинока и не хочет состариться в одиночестве. Это ее пугает. С возрастом задумываешься о таких вещах. — Я запинаюсь. Надо ли обременять ее этим?
Она и ухом не ведет.
— Мама меня достала, — говорит она, глядя на меня сверху вниз ясными голубыми глазами, от которых я тут же становлюсь сам не свой. Она же еще ребенок, почти дитя. Мысленно одергивая себя, я возвращаюсь к реальности. Нет, она не ребенок. Мне хочется, чтобы она осталась ребенком, но этого, как и многого другого, не будет, как бы я ни хотел, чтобы время остановилось.
— Когда-нибудь и ты уедешь. Я хочу сказать, ты уже не будешь жить со мной и с ней, — торопливо добавляю я.
— Я и так уже не живу.
Собрав снасти, мы возвращаемся по тропинке к машине. На противоположном краю ущелья, рядом со сторожкой лесника, которая в чистом горном воздухе кажется совсем близкой, но пролетит мимо ворона и видишь, как это далеко, собралась небольшая толпа. Машины там полицейские с мигалкой.
— Наверное, кто-то упал с обрыва, — роняет Клаудия. — Болваны-туристы!
Четыре-пять раз в год не туристы, а кто-нибудь из местных, не рассчитав скорость в горах, не вписывается в вираж. Падать можно долго, пока не приземлишься на дно ущелья.
Мы останавливаемся на минуту посмотреть, что случилось. Но расстояние слишком велико, ничего не видно, не выручает даже карманный бинокль, который я захватил, чтобы поглазеть на птиц. Я бросаю вещи в багажник. Клаудия болтает ногами, высунув их через опущенное стекло, пока я еду обратно в город.
Дома я включаю гриль и, подождав, пока угли раскалятся добела, осторожно, крест-накрест, кладу на решетку куски лососины толщиной в целый дюйм. Разворачивая сверток с ними на кухонной стойке и отчаянно иронизируя над собой, я еще подумал, что их, наверное, доставили самолетом с тихоокеанского побережья на северо-западе. Северо-запад, Сиэтл. Клаудия смотрит телевизор, идет повтор старого, вроде учебного фильма Марлина Перкинса о жизни шакалов и сарычей. Мы с Патрицией договорились, что не разрешим ей смотреть обычные коммерческие передачи. В этом пункте между нами еще царит согласие.
Звонит телефон.
— Не бери трубку! — кричит Клаудия из соседней комнаты. Сегодня выходной, и, если звонит телефон, значит, это либо ее мать, либо кто-то из моих клиентов. И в том и в другом случае нам звонок ни к чему.
Телефон не умолкает, похоже, кто-то хочет узнать, хватит ли у меня терпения. Когда звонок раздается в шестой раз, я неохотно поднимаю трубку.
— Меня нет дома, — говорю я как можно раздраженнее.
— Я уже понял, Уилл, — со смехом отвечает Джон Робертсон. Не нужно было подходить к телефону, чтобы не говорить с человеком, напоминающим о Патриции, даже с человеком, который мне почти что друг. (То, что окружной прокурор с адвокатом в приятельских отношениях, само по себе уже странно, но мне он ни разу не лгал и никому не пытался пришить дело. Много лет назад я понял, что жгучая ненависть, которую я с полным на то основанием испытываю к прокурорам, на него не распространяется, и сделал для него исключение из правил.)
Джон —
— Я готовлю ужин. Для себя и для дочери. Выходные мы проводим вместе, ценим это время на вес золота и не хотим, чтобы нас беспокоили. Как правило, я работаю с понедельника по пятницу включительно, с девяти утра до шести вечера. Спасибо. Вы прослушали запись.
Я вешаю трубку. Естественно, он тут же звонит снова.
— Я серьезно, Джон! — говорю я по-настоящему раздраженным тоном. — Что стряслось, неужели нельзя подождать до понедельника?
— Ты в отпуске, — отвечает он, как будто я сам этого не знаю. — В понедельник тебя не будет на работе.
— А ты откуда узнал? — Черт побери, у нас в городе новости распространяются с быстротой молнии!
— Фред вчера сказал.
— А где вы с ним виделись? — нехотя спрашиваю я.
— Он мне звонил. Сказал, что твоими клиентами теперь занимается Джейн. Он хотел лично поставить меня об этом в известность.
Черт бы его побрал!
— У тебя все в порядке? — Он пытается говорить как ни в чем не бывало, но по голосу в трубке я чувствую, что он чем-то встревожен.
— Ну да! А почему ты спрашиваешь? — Я внутренне напрягаюсь.
— Мне всегда казалось, что для тебя работа — все.
— Так оно и есть. Поэтому я ею и занимаюсь. А теперь решил вот передохнуть и вкусить радостей жизни.
— Молодчина! Для этого нужно немалое мужество.
— Да так, ничего особенного. — Я вру напропалую. Пора бы и одуматься, а не то войдет в привычку.
— А как отнеслись к этому Энди с Фредом? Наверное, до сих пор в себя прийти не могут.
— В общем, нормально. Оклемаются.
— Будем надеяться, не полностью. Не хочу, чтобы они думали, будто обойдутся без тебя. Потому что без тебя им не обойтись, без тебя это еще одна заурядная фирма.
— Верно. — В общем, я рад, что он позвонил. — Так в чем дело? Я в самом деле готовлю ужин. — В
