настоящее время — условного или какого-либо другого. Поэтому вам, славные кайм’эра, дается возможность представить мне основания, чтобы оправдать наше прибытие сюда.
«Как осторожно, как тонко, — восхищался Затар. — Такое презрение и даже оскорбление — но ни одного слова приказа, даже случайно оброненного, чтобы на самом деле выгнать нас с переговоров».
На него всегда производило впечатление владение браксанским языком и еще большее, если учитывать, кто им так хорошо владеет. Жаль, что ей придется вскоре умереть. Жаль.
— Бракси считает, что обеим сторонам для получения экономической выгоды, связанной с Квай, требуется попытка невоенного урегулирования вопроса, — спокойно ответил Затар.
— Бракси никогда не ставила экономическое благополучие над военным, на протяжении всей истории — за исключением не соответствующих истине рассказов, повторяемых дипломатами, которые мы можем не учитывать, кайм’эра. И я бы предпочла сражаться с вами. Вы, как я подозреваю, предпочтете сражаться с нами. Мы можем пропустить всю эту чушь и наконец перейти к истинной цели. Так почему мы собрались здесь?
Ему захотелось улыбнуться, и после минутного раздумья Затар все-таки позволил себе улыбнуться. Не навредит, если он даст женщине знать, что ее ум — приятная перемена после явной некомпетентности ее соотечественников и, во многом, даже самих кайм’эра. Во время проведения всех последних дел и махинаций он думал об Анже только, как о пешке, оружии в его руках, фигурке в военной игре, ошибке, которую допустил много лет назад, оставив ее в живых, жертве яда, нежелательном элементе — которому предстоит быть сломленным, а время и место не имеют значения. Браксанский разум имеет склонность восхищаться теми, кто может ему противостоять. И Затар не являлся исключением. Анжа лиу Митете приносила ему удовольствие. Опять-таки, жаль.
Затар заранее подготовил рассказ, чтобы прикрыть свое предложение, и теперь представлял его. Представление сильно отличалось от того, что он планировал, но необходимость этого была вызвана открыто враждебным подходом азеанцев. Тем не менее, только дурак не может адаптироваться, когда этого требует необходимость. Затар импровизировал.
И пока он говорил, внимательно наблюдал за командиром. Анжа слушала, понимая не только значение, но также и два или три скрытых речевых режима, которые время от времени обогащали его язык. Затар следил за собой, чтобы держать их под контролем, и это было трудно, когда его разум уходил в сторону. Затар начинал сожалеть о ее смерти — ни необходимости, а о средстве, которое он применил для реализации своих планов. Черная Смерть несомненно являлась самой ужасной из ядов, которые когда-либо придумывал человек, он доводит жертву до состояния обезумевшего от боли животного — или даже хуже — и заставляет сочувствующих стоять в стороне, беспомощно наблюдая за быстрой и мучительной кончиной. И чем больше Затар разговаривал с этой женщиной, тем больше он мог понимал, что она достойна восхищения, даже по браксанским стандартам. Она заслужила более легкой смерти.
Но было слишком поздно.
Вставленный в ухо крошечный микрофончик, подсоединенный к компьютеру, с регулярными интервалами сообщал ему время. Затар уделял переговорам только половину своего внимания, в остальном — ждал и прислушивался. Он понимал, что это рискованно: Анжа прекрасно владеет браксанским языком и, возможно, что если он не станет уделять все внимание разговору, то откроет ей какие-то из своих мыслей. Он улыбнулся сам себе. Это цена, которую приходится платить за самый сложный человеческий язык в галактике и за встречу с человеком, который достойно смог им овладеть. Анжа смогла. Тазхейн, где они нашли такую женщину?
Время тикало, конец приближался. Анжа возражала на его предложения — ловко, искусно и с презрением. Затар приготовил достаточно материала, чтобы растянуть переговоры на много дней, если действие яда замедлится. Но отказываясь согласиться с ним по всем вопросам, Анжа очень быстро разбиралась с ними, однако и этого времени все равно должно хватить.
Затар позволил себе быть многословным и углублялся в ненужные детали, раз уж ему требовалось потянуть время. Больше-то ничего было не нужно. И Анжа, отвечая ему, позволяла переговорам длиться.
И ничего не происходило.
Затар проанализировал возможности и внутренне сжался. Внешне это никак не проявилось, тем не менее Анжа обладала телепатическими способностями и он не сомневался, что женщина уловила его мысли.
Ее речевой режим изменился, переходя в триумфальный — в двух словах из двадцати. Прошло мгновение, Затар бросил взгляд на своих коллег, затем понял, что ни один из них не осознал случившегося. Никто из них, даже два его партнера, не знали точного времени, на которое была назначена смерть, и таким образом использование победительного речевого режима во вполне определенный момент не имело для них значения.
А подтекст ее фразы не оставлял сомнений: «Я знаю. Ты проиграл. И пока я готова это скрывать».
Анжа знает цену, которую Затару пришлось бы заплатить, если б ситуация была представлена во всеуслышанье? Браксаны терпели многое, но никогда — унижения. Никогда. Кайм’эра, униженный перед врагом, останется без ранга и титула. Простого публичного заявления с ее стороны хватило бы для того, чтоб лишить Затара результатов его многолетнего труда и разрушить его так тщательно создаваемый образ.
Анжа играла с ним, и Затар был вынужден подыгрывать ей, не зная, чем все кончится — предательством, или более утонченно, и удастся ли ему хоть отчасти сохранить лицо. Они спорили, они сражались, они нагородили горы метафор на оскорбления и использовали все речевые режимы, упражняясь в речевой сложности и обмане. А когда это все закончилось, сознание Затара было изможден, а нервы вымотаны до предела.
Но все закончилось. Они прервали мирные переговоры на яростной ноте и каждому после этого следовало в гневе отправиться к себе на корабль и освободить станцию не более, чем за одну десятую. Азеанцы были удовлетворены — хотя не поняли ни слова в словесном обмене, несмотря на переводчика; браксинцы были поставлены в тупик и представляли опасность. «Я совсем не хочу объяснений», — понял Затар. Но он задержался перед тем, как уйти, и стоял напротив Анжи, их отделяли друг от друга только столы — браксинский и азеанский. Он слегка опустил глаза — минимум, до которого можно свести уважительный поклон, все еще оставляя его знаком уважения. Анжа улыбнулась также осторожно.
Когда браксинцы вернулись в непосредственно прилегающее к переговорной помещение и двери плотно закрылись за ними, на Затара посыпались вопросы.
— В чем был смысл всего этого?
— В любом случае, что там произошло?
Понять, пожалуй, удалось только Йирилу — чью целеустремленность Затар начинал уважать все больше и больше.
— Винир, кайм’эра, поднимайтесь на борт! Это место теперь небезопасно, — он резко отмахнулся от их возражений. — Еще одна десятая — и азеанцы могут взорвать эту станцию и нас вместе с ней. На борту корабля у нас будет предостаточно времени на разговоры.
Они подчинились его доводам, которые звучали разумно, эмоции же требовалось отбросить. Даже Сечавех ушел. Несомненно опасаясь, что при таком негодовании скорее способен убить Затара, чем получить от него какую-то полезную информацию.
Наступила тишина. Затем Йирил посмотрел на молодого лорда.
— Могло быть хуже, — осторожно начал он.
— Это мало утешает, — с досадой бросил Затар.
— Я и не хотел тебя утешать. Это — реальность.
— Я знаю.
Еще одна долгая пауза.
— Что случилось? — наконец спросил Йирил.
— Я не знаю, Йирил, — Затар покачал головой.
— Она приняла яд.
— Я сам видел, как она это сделала.
— Может, состав был неправильный.
