сторону и терялась в зарослях шиповника.
– Пошли! – повел вороненым стволом «мусорный бак». – Не бойсь, Спиридон Пантелеевич ученого человека не обидит.
Выбора е было. Майор пошел по дорожке.
Передвигаясь вдоль насыпи под усиленным конвоем, майор начал прикидывать возможности ухода. Условия были не самыми лучшими, – впереди – двое, сзади – двое. По крайней мере, у одного – пистолет.
Но лес есть лес. В лесу никто гарантий не даст ни стрелку, ни цели.
Однако долго размышлять, и перебирать варианты бегства от вооруженного конвоя, майору не пришлось.
Кусты расступились, и они оказались у большого дома из почерневших сосновых бревен. Вокруг – аккуратный, выкрашенный в зеленый цвет заборчик в метр высотой. То ли, дом егеря, охраняющего сосновый бор, то ли, – путевого обходчика, охраняющего положенную на насыпь бесконечную стальную лестницу с перекладинами из толстых шпал.
С усердием потерев подошвы ботинок о лежащей на крыльце коврик, ящикообразный конвоир открыл дверь на застекленную веранду. Отсутствовал несколько минут. Потом высунулся и махнул рукой: «заходите!»
В помещении с пыльными квадратиками стекол пахло лавровым листом и свежим огуречным рассолом.
На дощатом полу веранды стояли банки с прижавшимися к стеклу любопытными красными физиономиями помидоров. Они будто пытались разглядеть в полусумраке: кто это пожаловал в гости? Вопрос этот был для них отнюдь не праздным. Через короткое время они могли проследовать вслед идущим гостям в качестве закуски.
С веранды в комнату вела тяжелая дверь, обитая серным кожзаменителем, простеганном ромбами с блестящими желтыми шляпками мебельных гвоздей по углам.
Комната оказалась светлой и просторной. Бревенчатые стены не штукатурены, но тщательно ошкурены, на уровне человеческого роста покрыты вагонным лаком.
Посредине комнаты – стол под белой скатертью, доходящей до пола. Пол из толстых деревянных плах выкрашен суриком.
На столе – несколько тарелок с парафиновыми ломтиками сала, солеными огурцами и черным хлебом. Меж ними – грушевидный стеклянный графинчик с пробкой в виде зеленого шара на толстом столбике. Прозрачная жидкость в графинчике отбрасывала на скатерть синеватые блики, как хорошая оптика бинокля или снайперского прицела.
Вокруг стола – несколько стульев с резными деревянными спинками.
Человека в комнате Ефим сразу и не заметил.
Возможно, когда майор вошел, тот неподвижно стоял в углу. А, может быть, он бесшумно появился из- за плотной темной шторы, ведущей в смежное помещение.
Был хозяин невысок, худощав, почти, как подросток. Но волосы – седые, но не как куриное перо, а литые, блестящие, будто алюминиевая проволока. Нос – дырчатый, как кусок пемзы. Щеки ввалились под скулы, а над ними глаза – маленькие, светло-бирюзовые цветом, почти без ресниц.
– Садись, Петр Петрович! Рад, что в гости зашел, не побрезговал! – высоким, с хрипотцой голосом произнес человек.
Майор подошел к столу и сел на стул с жесткой деревянной спинкой.
Опустился на стул, стоящий на другой стороне стола, и седой человек.
– Вот, Петр Петрович, решил я на тебя взглянуть, – высоким голосом произнес он. – Лично познакомиться. Выпить хочешь, а, Петр Петрович?
– Нет, не хочу, – покачал головой Ефим.
– По стопочке, за знакомство?
– Дел у меня еще много сегодня, – стоял на своем Ефим.
– Она у меня на маральих пантах! – взял графинчик за широкий зад хозяин комнаты. – Очень полезная! Просто – мама-удача! Шлагбаум так поднимает, обратно не опустишь… И идет хорошо! По пол стопки, если ты такой занятой! А?
– По половине от половины, – предложил майор.
Седой резко вскинул на него маленькие бирюзовые глаза: уж не посмел ли гость смеяться над ним? Но, натолкнувшись на безмятежное выражение Ефиморва лица, тут же потушил взгляд.
– Ладноть, – кивнул он, вынул пробку с зеленым шаром и аккуратно разлил водку по низким широким стопочкам.
– Ну, давай! – сказал он, поднимая стекляшку. – За знакомство!
– А ты кто? – не придумав ничего умнее, спросил майор.
Рука седого с наполненной до краев стопкой застыла у сухих губ.
– А, ты что, не понял – не узнал? – склонил он голову к плечу. – Эх, наука-академия! Кирпатый я, Спиридон Пантелеевич.
Майор с уважительным удивлением слегка приподнял волчьи брови. Не мог же он никак не среагировать на произнесенное с большим самоуважением имя.
Они выпили.
Кирпатый опрокинул всю стопку, майор – так, смочил губы из солидарности.
– А ты что, неужели сразу не понял, к кому попал? – спросил Кирпатый, нюхая блестящую ржаную корочку. – Неужели, не догадался? Или, – его глаза мгновенно, как кожа у хамелеона, из светло-бирюзовых превратились в темно-сизые, – Ваньку валяешь? В игры играешь?
– Теперь понял, – вздохнул майор, – Это я сразу растерялся как-то… Ребята твои пистолетом тычут, ведут, как шпиона под конвоем… Растеряешься тут.
– Вот! – поставил торчком маленький палец Кирпатый. – А почему тычут, а? Почему конвоируют? Как думаешь?
Майор молчал. Никаких соображений по этому поводу он не имел.
– Потому что крутить вертушку, ты, Петр Петрович, начал. Бегать от меня. Прятаться. Вот ребята чуток и подстраховались. А чего бегаешь? Обиделся на нас, что ли? А чего так? Не может быть у тебя причин обижаться.
Майор повел бровями, что можно было понимать, как угодно.
– Или вещицу свою продавать не хочешь? Так мы ведь не неволим! Это же – дело хозяйское. Хошь – продавай, хошь – у себя держи… Раздумал, так и скажи, чтоб ясность имелась. – Спиридон Пантелеевич взял с тарелки рукой тонкую снежную пластинку сала, забросил в рот и начал тщательно жевать. – Но я бы на твоем месте продал. Ну, зачем она тебе? Так, фокус, игрушка, баб развлекать… На настоящее дело сам- то ведь не пойдешь, так?
Мимикьянов изобразил на лице согласие.
– Вот то-то! – кивнул Спиридон Пантелеевич и легко поднялся со стула. – А для нас твоя «Шапка- невидимка», как в книгах умные люди пишут, – орудие производства.
Кирпатый прошелся по комнате и выглянул в окно, будто что-то услышав или почуяв. Повел взглядом вправо-влево, потом повернулся и внимательно посмотрел на Мимикьянова.
– Если цена не устраивает, говори! – дружеским тоном произнес он. – Конечно, у нас бешеных бумажек- то не водится! Мы – не как там, – он дернул подбородком вверх, – некоторые! Нам знаешь, как наша трудовая копейка достается? Потом и кровью! А, то и животом. Ну, хочешь, процент тебе с каждого дела отрезать будем? Ну?
Майор нахмурился.
– Подумать надо, – степенно ответил он.
Кирпатый постоял, рассматривая Ефима глазами, что опять стали нежно бирюзовыми, а потом сморщил в усмешке серые губы:
– Или, кто перекупить хочет, а?
Его и без того высокий голос взлетел на пару октав и в конце фразы уже напоминал свист.
В это время дверь влетела внутрь комнаты, и в комнату ворвались двое рослых мужиков. В руках у них
