– Берит? – удивилась она.
– Да, это я... Могу я на минуту зайти? Или ты занята?
Жюстина отступила в сторону:
– Нет, проходи.
– Я тут цветы привезла и... вино. Я же весь твой глинтвейн в субботу выпила... Я подумала... зайду вот так... незваной гостьей.
– Ерунда! Раздевайся.
Жюстина направилась к кухне, и Берит заметила, что она хромает.
– Что с тобой стряслось?
– Ничего особенного, поскользнулась во время пробежки. Чистое безумие бегать зимой, теперь я понимаю. Но это скоро пройдет, мне уже лучше.
– Ты ничего себе не сломала?
– Нет. Эта нога у меня вообще слабая. Я частенько ее подворачиваю.
– Подворачиваешь?
– Когда в следующий раз навестишь меня, все уже будет о’кей. Тогда, может, на прогулку сходим. Посмотрим на старые места. На школу и...
– Ты сейчас ничем не занята? А то, может, отрываю тебя от чего-нибудь важного?
– Вовсе нет.
– Ты не против, если я ненадолго останусь?
– Совсем нет. Давай вина выпьем, а? Который час?
– Вообще-то я вино тебе принесла, я вовсе не собиралась вылакать его сама.
– Открой, пожалуйста, бутылку. Штопор в верхнем ящике. Устроимся в библиотеке, как в прошлый раз. Там уютнее всего.
Они поднялись по лестнице. Берит снова увидела афиши с карамельной фабрики Жюстининого отца, они висели вдоль стен на лестнице как и раньше, прошлое возвращалось.
– Помнишь, как ты нас пастилками «Санди» угощала? – осторожно спросила Берит.
– Может, и угощала.
– У тебя была прорва коробочек с пастилками.
– Да, папа вечно их приносил, мне они в конце концов до чертиков надоели. Захотелось, чтобы во рту появился другой вкус, кроме этих «Санди».
– Тебе можно было обзавидоваться... Папаша – владелец конфетной фабрики!
– Да ладно!
В библиотеке на подоконнике сидела птица. Она повернула к ним голову и испустила крик. Берит вздрогнула, едва не выронив бутылку.
– Ой, он тебя напугал?
– Ужасный крик...
– Он просто напоминает.
– Что напоминает?
– О себе. Чтобы мы не забывали про него.
– Разве ж такое забудешь. А он на тебя никогда не нападает?
– Нападает? Нет. С чего бы он стал нападать?
– Не знаю. Но я бы вряд ли доверяла дикому животному.
Жюстина забрала у Берит бутылку и налила им вина. Они подняли стаканы в знак приветствия и сделали по глотку.
– М-м-м, – промычала Берит. – Совсем неплохо. Вообще-то я многовато вина пью. Но это так вкусно, так хорошо на душе становится.
Снова послышался гул вертолета, казалось, он кружит прямо над домом. Птица захлопала огромными крыльями, завертела головой.
– Кто-то провалился под лед, – пояснила Жюстина.
– Откуда ты знаешь?
– Передали по местному радио.
– Ужас какой.
Жюстина кивнула:
– Такое каждый год случается. Дом мой так расположен, что я в курсе событий.
– А разве лед не слабоват, чтобы по нему ходить?
– Где-то он вполне крепкий, а где-то и тонковат. Людям не мешало бы быть поосторожнее. Да ведь полно же дураков.
Жюстина засмеялась и снова подняла бокал.
– Выпьем за них! – воскликнула она. – За дураков!
Чуть позже она спросила, что у Берит с работой.
– Как там, тебя уволили или нет?
– Издательство переедет в Лулео. Шеф говорит, что мы тоже можем за ним последовать. Но кому охота в Лулео переезжать?
– А у тебя есть выбор?
– Не знаю... Я ничего больше не знаю... Я по ночам спать не могу...
К глазам подступали слезы, от которых она слабела, становилась уязвимой.
– Ну вот, снова разнюнилась.
– Это все отчаяние, засевшее в тебе. Как и в каждом из нас...
Жюстина вытянула руку и заворковала. Птица немного потопталась на окне, потом, неуклюже взмахивая крыльями, подлетела к ней.
– Даже в птице, – добавила она. – Он тоскует по самке. Конечно, он этого не осознает, но что-то в нем растет такое, что делает его слабым, нежным. Скоро посветлеет, скоро весна придет. Тогда эта тоска вырастет до меланхолии, так бывает со всеми, пока мы живы.
– Жюстина... когда мы были маленькими...
Она уже не могла сдерживать слезы, голос ее дрожал.
Жюстина быстро сказала:
– Расскажи мне про своих мальчиков.
– Моих... мальчиков?
– Да. Какой жизнью они живут, эти молодые, у кого вся жизнь впереди? Впадают ли они когда-нибудь в уныние?
Берит достала из сумки упаковку бумажных носовых платков. Высморкалась, в голове у нее гудело.
– В уныние? Нет, я не думаю.
– Они работают?
– Они... оба учатся. Только не знают, кем хотят стать. Во всяком случае, в издательское дело они не пойдут, я им отсоветовала.
– А девушки у них есть?
Берит кивнула.
– Но они совсем из другого мира. Молодые, худые, красивые. Когда я на них смотрю, то особенно остро чувствую, что я из прошлого.
Жюстина посадила птицу на стол между ними. Та развернулась к Берит, вытянула шею и зашипела.
– Ой, Жюстина... не могла бы ты...
– Ты его боишься. И он чувствует это. Постарайся расслабиться.
Берит хлебнула вина и осторожно протянула руку. Птица разинула клюв, глотка у нее была большая и алая.
– Он меня насквозь видит, – прошептала она. – Я ему не нравлюсь.
– Вовсе нет. Не обращай на него внимания. Ладно, давай пересажу его.
Жюстина встала и захромала к книжной полке. Птица замахала крыльями, опустилась ей на руку. Жюстина поднесла ее к верхней полке, птица перепрыгнула туда и замерла, точно изваяние древней
