– Но ты ведь все еще только по ночам работаешь?
– Да. Только ночи тоже могут быть довольно тяжелыми.
– Это как? Постояльцы буянят, что ли?
– Ну, Чель, ты же все прекрасно понимаешь! – вмешалась мать.
Отец от раздражения зашипел:
– Нет, не понимаю, на хер!
Мать посмотрела на Ханса-Петера. Тот состроил гримасу.
– Если постояльцев много... а тем более иностранцев, – пробормотал Ханс-Петер. – Тогда, например, с паспортами возня. А еще им нужно помочь с информацией. А еще такси заказать, все выяснить, они же как дети малые.
– А, вот оно что. Ну да.
– Возьми еще рулек, Ханс-Петер.
– С удовольствием, мама, так вкусно, ты знаешь, как мне угодить.
Мать криво улыбнулась.
После обеда он помог ей помыть посуду. Отец уселся перед телевизором, там что-то про лыжников показывали.
– Он такой раздражительный стал, все ему не так, – бормотала мать, споласкивая тарелку. – Все ему нехорошо. Я стараюсь, стараюсь.
– А он вообще-то здоров?
– Здоров? Думаю, да. Я ничего такого не замечала.
– А ты сама, мама?
– Что я?
– Ты здорова?
– Конечно, здорова. Крепка как орех. И почему орехи должны быть особо крепкими? Только так говорят. Да, у меня иногда немного голова кружится, но ведь возраст.
Она подошла к буфету и достала банку с кофе.
– Я для него торт испекла. Шоколадный, как он любит.
– Ты его балуешь.
Мать вдруг закрыла глаза руками и заплакала.
– Ох, мама! В чем дело?
Он хотел обнять ее, но она отстранилась.
– Мама... это из-за Маргареты?
– Да, – кивнула она и отвернулась к двери в кладовку.
Обычное дело. По семейным праздникам, в дни рождений накатывали воспоминания. Мать старалась не касаться их в разговоре, но они сидели в ней и в какой-то момент вырывались наружу.
Ханс-Петер не знал, что сказать.
– Хочешь, я сам займусь кофе? – спросил он.
Она тряхнула головой и подошла к плите.
Его одолевало нетерпение. Он уже выпил кофе, дважды подкладывал себе торт. Как обычно во время визита к родителям, на него накатывал жор.
– А к кофе ничего нет? – проворчал отец.
– Чель, ведь есть же торт.
– А кроме торта? Что-нибудь покрепче.
Он лукаво улыбнулся Хансу-Петеру:
– Что скажешь, Ха-Пэ? Может, ты вечером работаешь?
– Да, работаю, – поторопился ответить тот. – Но стаканчик я бы пропустил.
Отец хранил спиртное в старом буфете, купленном когда-то на аукционе. Створки буфета были разрисованы тыквами. Он достал бутылку виски. Отец был одет в старую коричневую кофту с кожаными заплатами на локтях. Сколько он уже ее носит? Всю жизнь?
– Мне не наливай, – сказала мать.
– Хочешь чего-нибудь другого? Хересу?
– Спасибо, ничего не надо.
– А где у тебя стаканы?
– Стоят где стояли.
Ханс-Петер поднялся:
– Я принесу, я знаю, где они.
Ему хотелось уйти, он испытывал незнакомое чувство, неясное ожидание, тоску по чему-то неопределенному. Ему было душно от самого воздуха в родном доме, ему трудно было сидеть на диване в гостиной.
Выпив полстакана виски, отец разговорился. Начал разглагольствовать о «золотых парашютах» – щедрых компенсациях для топ-менеджеров, словом, оседлал своего любимого конька.
– В газетах пишут про всех этих уволенных директоров, которые не справлялись с работой. Только самое удивительное, что они получают не только пинок, но и сочную компенсацию, миллионы крон, на всю оставшуюся жизнь хватит, это как, нормально, да? Я всю жизнь вкалывал, спину надорвал, потому как на совесть работал, но мне что-то никаких миллионов не отсыпали. Грош цена рабочей спине. Ни черта она не стоит. А вот все эти боссы, что сидят в своих шикарных креслах, катаются в роскошных служебных машинах....
– Чель, мы все это уже слышали.
– И профсоюзные взносы я платил, но что там профсоюзы...
Ханс-Петер знал, что остается только поддакивать. Он и поддакивал. Он просидел, кажется, еще около часа, затем посмотрел на часы и поднялся:
– Сейчас-то уж мне точно пора выметаться, если я хочу успеть вовремя. Разрешите поблагодарить и откланяться. Еще раз с днем рождения!
И вспомнил, что день рождения у отца был несколько дней назад.
Он протянул отцу руку. Тот крепко сжал. Лицо его сложилось в гримасу, словно он собирался еще что-то сказать. Но лишь откашлялся и спрятал ладони в вытянутые рукава кофты.
– Счастливого пути, Ха-Пэ, хорошо, что заглянул.
– Называй его по имени, – сказала мать. – Он же не соус какой-нибудь!
– Больше не соус, ха-ха! – хрипло рассмеялся отец.
Мать шагнула к Хансу-Петеру, легонько обняла. Она была на голову ниже его. Он посмотрел на мать. Волосы у нее поредели, просвечивала бледная кожа. Он крепко прижал ее к себе.
Ханс-Петер доехал на электричке до Центрального вокзала, а оттуда пешком двинулся в гостиницу. Дождь утих, и ему хотелось подышать воздухом.
В холле гостиницы Ариадна возилась с аквариумом. Сегодня она припозднилась. Сообщила, что заболела дочка и пришлось дожидаться мужа. Ариадна нагнулась над аквариумом, джинсы туго обтягивали ее ноги.
Ханс-Петер взял со стола журнал регистрации и принялся небрежно листать.
– А что с твоей дочкой? – поинтересовался он.
– Мне кажется, у нее этот самый грипп.
Рука ее была опущена в аквариум, Ариадна водила по дну шлангом, выкачивая мелкие червячки- экскременты.
– Я говорила Ульфу, чтобы купил больших рыбок, – сердито сказала она. – А он мне – они не приживаются. А они приживаются. Я знаю, и я сказала Ульфу, что знаю. А он мне – нет, не приживаются.
Ханс-Петер внезапно почувствовал раздражение. Хотелось остаться одному. Интересно, прибралась ли она во всех помещениях? Скорее всего да, потому как она обычно занималась аквариумом перед самым уходом.
– Все комнаты убраны? – спросил он.
Она повернулась к нему, карие глаза смотрели удивленно.
