– Куда отправимся, прекрасная дева?
Йилл не ответила, и в этом было что-то новое и загадочное. Он хлопнул в ладоши:
– Знаю! Просто поедем. На запад, как можно дальше. Расписания у нас нет, планов тоже. Можем делать что хотим!
Робкая, радостная улыбка.
Пейзаж беспрестанно менялся. Впечатляюще крутые и высокие горы и скалы сменялись овечьими пастбищами и белыми песчаными берегами заливов – уже пустынными, без единого человека. Короткое лето закончилось. Тор и Йилл проезжали мимо деревень и отдельно стоящих домов, под облезлой красной краской которых проглядывала серая древесина. Несколько заброшенных домов: пустые безжизненные окна. Дорога была новой – десятки километров идеального черного асфальта. Через несколько часов она прервалась. Внезапно, без предупреждения.
– Вот мы и оказались как можно дальше, – констатировал Тор. – На восток от солнца, на запад от луны.
Эта фраза просто всплыла в голове – выражение, которое он слышал когда-то давным-давно. Перед глазами тут же возникли белобрысые челки сыновей, причмокивающих сосками, слюнявых. Как легко было с ними управляться в те времена. Малейшее колебание голоса – и: «Папа, ты же не сердишься, папа?»
Они вышли из машины и заперли ее. Шагая по упругим бугоркам мха и вереска, они спустились к воде. Издалека доносилось бряцанье овечьего ботала. Солнце опускалось в медные полоски воды.
– Я бы с ума сошла с такой штукой на шее, – сказала Йилл. – Никуда не спрячешься от звона. Ты представь себе, как боль в виске, только снаружи, которую на тебя навесил какой-то недоброжелатель. Не исключено, что это вполне подпадает под статью об истязании животных.
– Они, наверное, реагируют не так, как мы, – отозвался Тор. – Не зря ж возникло выражение «тупой как баран».
– Хм. – Йилл очистила банан и откусила.
Среди камней у воды стайка трясогузок занималась летными учениями. Йилл наблюдала за ними.
– Скоро осень, – заметила она. – Станет темно и пустынно. Ты хотел бы жить здесь всю долгую зиму?
– Нет, конечно! А ты?
Йилл засмеялась:
– Нет. Наверное, надо быть очень сильным и с природой на «ты», чтобы жить здесь круглый год. А я не такая. Видимо, и ты тоже.
– Нет, нет!
– Каким ты видишь свое будущее? – спросила Йилл, и в налетевшем ветре она вдруг показалась почти уродливой: слезящиеся глаза, выступающий подбородок.
Он не любил говорить об этом. Во всяком случае, прежде. Все ждали от него смирения. Ждали, что он скажет: «Да, черт возьми, продам дом, соберусь с силами, начну новую жизнь».
У него была маленькая аудиторская фирма, но он уже давно не брал заказов. Денег, унаследованных от родителей, хватило на несколько лет, но потом пришлось продать летний домик. Жил он экономно, из излишеств позволял себе только сигареты.
Сыновья тоже намекали. Старший, Йорген, пошел и дальше: устроил настоящую сцену с сыновне- отцовской разборкой. Драматург Ларе Нурен отдыхает!
– Посмотри правде в глаза! Мама не вернется. Это ужасно и грустно, но, к сожалению, ты должен отпустить ее и двигаться дальше. Иначе тебе не выжить, пап, говорю тебе. Сам не можешь – иди к психологу. Это, кстати, давно пора сделать. Научился бы разговаривать, пап, а то ваше поколение…
Он был так похож на мать: ее глаза, ее рот. Широкоплечий, атлетичный – он уже был не маленький мальчик, их с Берит первенец, старший брат Йенса. Нет, теперь перед Тором стоял циничный незнакомец.
– Ты о чем? – воскликнул Тор, обескураженный внезапной атакой сына. Он успел привыкнуть ко всеобщей деликатности: никто не смел кричать на того, кто столь трагически потерял близкого человека. С ним все были предельно осторожны, не спорили, не критиковали.
Йорген сглотнул, издав сухое причмокивание.
– Мы же тебя вообще не видели, – произнес он, и голос его дал петуха, выплескивая все то, что накопилось внутри. – Мы тебя не видели! Тебя не было с нами. Мы с тобой хоть раз говорили по- настоящему, ты и я? Мы тебя когда-нибудь вообще интересовали? Мы с Йенсом тебе больше мешали. Ты вообще хотел детей? Нет, нет, это была мамина затея, точно. Но ты мог отказаться, это было бы более честно по отношению к ней и к нам.
– Что ты говоришь такое! Хватит нести чушь, когда ни хера не знаешь. – Тор стеснялся брани, но на этот раз он был загнан в угол. Собственным сыном.
Иорген продолжал – косящий взгляд, завиток челки на лбу:
– Или ты такой похотливый козел, что не мог оставить ее в покое! Хотя нет, в это поверить сложно. Вы вообще любили друг друга? Знаешь, что я помню из детства? Тишина! Эта атмосфера за обеденным столом – тишина. Вы не касались друг друга, не обнимали, не ласкали. Вам бы разойтись давно, всем было бы лучше. Нам бы это не повредило, поверь, нам было бы в сто раз полезнее вырасти с разведенными родителями, чем брать пример с вас, – вы могли нам навредить, вы могли заразить своей холодностью меня и Иенса. Но мы, слава богу, оказались сильнее и выросли нормальными…
Он умолк, но явно не закончил.
Это было весной, за окном на кусте сирени пиликала синица.
Тор открыл рот, чтобы ответить, но почувствовал острую боль в области сердца. И по сей день он помнил свою мысль в тот момент.
Глава 17
Она зашла в магазин на площади Броммаплан. Обезжиренное молоко, банка ветчины, овощи. Взяла немного конфет, подумала о девочке, и тут же головная боль точно удар тока впилась в глазные яблоки. За кассой, как обычно, сидела Цветастая – так Ариадна называла ее про себя. Цветастая, лет пятидесяти пяти, с красными пятнами на шее и щеках. Она сидела там с незапамятных времен, и все же они здоровались, точно незнакомые, каждый раз как впервые.
– Сто семьдесят три кроны, – озвучила Цветастая, и, доставая кошелек, Ариадна заметила тень неприязни на ее лице.
Ариадна опустила голову, прижав подбородок к груди, понимая, что это не поможет. Кассирша уже заметила ее опухшие от ударов губы. Ариадну захлестнуло желание что-то сказать, объяснить: «Это все лестница, дома, я упала и ударилась. Хорошо, что шею не сломала». Но она промолчала, принимая сдачу.
Автобус номер 305 все не шел. Тоже как обычно. Очередь все удлинялась, Ариадна стояла одной из первых – с тяжелым пакетом в руках. Уже седьмой час. Следовало прийти раньше. Ариадне удалось занять сиденье. Отвернувшись к окну, она смотрела на проносящиеся мимо деревья, луга, лошадей с тощими гривами. Криста просилась на занятия верховой ездой, но Ариадна противилась. Она боялась больших животных, их непредсказуемую силу, и понимала, что помогать Кристе на конюшне пришлось бы ей.
– Кое в чем себе надо отказывать, – пыталась она объяснить, избегая разговоров о главной причине – все и так было ясно. Криста отвернулась к стене, взмахнув длинными волосами. Из носа у нее текло.
Весной Томми возил их на конюшню, где держат полицейских лошадей. Обняв дочь за плечи, он подвел ее к Маре, старой жилистой кобыле, которую вскоре ожидала скотобойня. С пересохшими от волнения губами Ариадна смотрела, как лошадиные губы касаются ладони дочери в поисках съестного. Ариадна дала Кристе заранее припасенные морковки и прислушалась, как хрумкают большие лошадиные зубы.
– Я хочу, мама, хочу, – ныла девочка всю дорогу домой. Слезы блестели на круглых румяных щеках.
Томми молчал, вцепившись обеими руками в руль. Ариадна знала, о чем он думает.
Спустя полчаса автобус затормозил у остановки «Уголок Линдквиста». На часах было почти семь. Светлые брюки Арианды измялись, врезались в пах. Ариадне хотелось поправить их, но не делать же это на людях. Ступив на гравий, она почувствовала легкое головокружение. По полю бежала женщина с двумя собаками. Ариадна боялась собак, а одна к тому же была без поводка – та, что покрупнее. Ариадна
