– Лис, Лис… это ты?
Он сбросил камни, и приподнял ящик, просунул руку внутрь, коснулся кота. Он думал, что животное зашипит, выпустит когти. Микке приготовился увидеть кровь на руке. Тогда бы он рассердился – просто взбесился бы! Он чуть не отдернул руку.
Но вместо этого кот стал тереться о его ладонь и мурлыкать. Шерсть была мягкой и удивительно прохладной. Невероятно! Похоже, котик-то его полюбил с первой минуты!
Микке перевернул ящик и взял кота на руки. Прижал к груди, погладил. Бежать Микке уже не мог, но торопился изо всех сил. Животное даже не пыталось вырваться. Наоборот – кот приник к Микке всем телом и урчал, точно под кайфом, вся майка после оказалась облеплена короткими рыже-коричневыми волосками. Микке попытался счистить их, но тщетно. Нетта заметила шерсть и язвительно расхохоталась: «Микке, черт тебя дери, ты никак девушку завел?»
Даже на подходе к домику стариков кот не пытался вырваться. Одной рукой прижимая к себе зверя, Микке другой открыл калитку.
– Эй! – позвал он.
Домик был старым и ветхим. Веранду давно следовало перекрасить, крыша прохудилась в нескольких местах. Дверь была приоткрыта, и Микке позвал снова:
– Эй, я кота вашего принес!
На пороге показался старик. Он был так же болезненно бледен, как и жена, – может, от старости, может, с годами кожа теряет способность поглощать солнечное тепло. Длинные тощие руки были в голубоватых венах, шнурками вьющимися под серой кожей.
– Лис!.. – ахнул старик, и только тогда кот встрепенулся, вырвался из рук Микке, метнулся к дому и рыжей молнией скользнул внутрь. Из-за двери послышался надтреснутый вскрик, потом смех и оханье.
– Генри, Генри, ты видел, кто у нас тут!
Старики хотели угостить Микке кофе. Он отказался, сказав, что не пьет кофе. Может, тогда пива?
Микке вынужден был принять приглашение. День был туманный, почти дождливый. При входе Микке пришлось пригнуть голову. Старуха в кухонном закутке наливала в миску молоко. В домике не было настоящей плиты, только две газовые горелки на скамейке, покрытой жирной клеенкой. Кот сидел на половике.
Посередине крошечной гостиной стояли два продавленных кресла и стол из сосны, слишком массивный для столь маленькой комнаты. У стены – деревянный диван, на тумбочке у окна – телевизор. Пахло кисло и затхло – наверное, плесенью, влагой и стареющими телами. Кровать стариков пряталась за занавеской с крупными подсолнухами. От тесноты и полумрака Микке стало не по себе.
Сидя на продавленных диванных подушках, Микке зябко ежился – ему всегда было холодно, если сразу после пробежки не принять душ. Старик открыл банку слабоалкогольного пива и наполнил два стакана.
– Ты нашел нашего котика, ты спас ему жизнь! Спаситель ты наш.
Да, пришлось им все рассказать.
– Кто же мог такое сотворить? Сколько зла в мире! – причитала старуха, раскачиваясь из стороны в сторону. На подбородке и верхней губе росли белые волоски. Муж погладил ее по щеке. И это выглядело мило, хоть они и были древние старики.
– Чем тебя отблагодарить?
Старик достал бумажник, вынул из него сто крон.
– Нет, нет. Не надо!
– Конечно, надо! Котик – наша единственная радость. Детей у нас нет, родных нет. Ну, чтоб мы их любили, – таких нет, хе-хе. Кроме Лиса нет у нас никого.
Сидя на коленях у хозяйки, кот безотрывно смотрел на Микке.
– Да уж, мы хотим заплатить, – кивнула старуха. – В долгу оставаться не хотим.
В конце концов Микке пришлось взять свернутую купюру.
Уже собираясь выходить, Микке увидел дробовик, висящий на стене слева от двери. Старик заметил его взгляд.
– Он свое отслужил, – быстро сказал хозяин.
– Чего?
– Ружьишко. Стрелять из него нельзя.
– Нельзя?
– Я взял его у брата, когда тот помер. Он охотником был. Хотя я так и не… – Старик понизил голос. – Она против всего такого, Мэрта моя. Да и я тоже, честно признаться.
– Понятно.
– Хотя если нежданные гости нагрянут, такая штука пригодится. Против пьяных. Может, и не заметят, что вещь нерабочая. Вот как я думаю.
– Ясно.
Микке вышел на крыльцо. Ладонь старика опустилась на его руку.
– Слышь, ты только… вообще-то их так вешать нельзя. Кажись, закон теперь есть, что надо в шкаф запирать. На цепь пристегивать или как там. А мне плевать. Никто не видит – никто не знает. Правда?
– Конечно.
– Так что ты это, не болтай направо и налево…
– Конечно, нет.
– Народ у нас такой – сплетни пойдут… сам знаешь.
Вот как получилось, что Микке стал заглядывать к старикам в гости. В следующий раз, когда он проходил мимо, к крыше домика была приставлена лестница. Генри взбирался по ней на своих дрожащих стариковских ногах. Микке открыл калитку и вошел во двор.
– Извините, а что вы делаете?
Генри успел забраться только на первую перекладину. Услышав голос, спустился на землю. Прикрыл глаза, ухватившись за лестницу.
– Да крышу хотел починить.
Микке заметил в траве куски черепицы.
– Вот, свалились, – пробормотал Генри. – Давно уже, правда. Не те, конечно. Их-то теперь разве что старухе на цветочные горшки. Я новые нашел в сарае. То есть не новые, конечно, а те, что остались, когда крышу в прошлый раз перекладывали. Но это еще до нас было.
– Лестница шатается, – заметил Микке.
Старик хмыкнул:
– Да уж, высоковато тут.
– Их просто положить надо?
– Да. Пристроить поладнее, на обрешетку.
– Я заберусь наверх и сделаю.
– Ну уж, ладно тебе…
– Сделаю.
– Да ты ж бегать-скакать собирался.
– Потом поскачу. А сейчас починю вашу крышу.
Генри сделал несколько шагов назад.
– Правда, сделаешь? Точно?
– Точно.
– Мне-то нехорошо что-то. Накатило вот.
– Да ладно, сделаю. Чего уж там. – Сам не зная почему, Микке положил руку на плечо старика. Его поразило, насколько хрупким оно казалось на ощупь. Каким-то острым. И нежным, точь-в-точь цыплячья косточка.
После Микке помогал и в другом – стриг траву, красил облупившуюся веранду.
– Прям внучок у нас завелся, – говорила Мэрта, и ее светлые, почти бесцветные глаза подергивались слезой.
