тщательным осмотром, какой был произведен тотчас же, как только хватились пропавшего.
Возьмем теперь третью возможность. Не покинул ли он дом незамеченным? Такая возможность, конечно, не исключена, но как она мало вероятна! Может быть, это был эксцентричный, поддающийся внезапным импульсам человек? Мы ничего о нем не знаем и ничего сказать не можем. Прошло два года, а он все не появляется. Следовательно, если он тайком ушел из дому, он должен был куда-то скрыться и скрываться до сих пор. Конечно, он мог так поступить, если он был не в своем уме. Но у нас нет никаких сведений о его характере.
Кроме того, вопрос осложняется скарабеем, найденным во владении его брата в Удфорде. Стало быть, он когда-то туда заходил. Но там его никто не видел. И мы не знаем, заходил ли он сначала к своему брату, или к Хёрсту? Если скарабей был при нем, когда он приехал в Эльтам, стало быть, он покинул этот дом незамеченным и отправился в Удфорд. Но если скарабея не было, то он, по всей вероятности, отправился из Удфорда в Эльтам и там окончательно исчез, но нет никаких сведений о том, был ли при нем скарабей или нет, когда его в последний раз видела горничная Хёрста. Если бы мы захотели бросить обвинение в убийстве, — бросить, конечно, без достаточной обдуманности, — то мы должны были бы признать более правдоподобным, что сначала Беллингэм побывал у Хёрста, а потом уже у своего брата, ибо в данном случае было гораздо проще отделаться от тела. Очевидно, никто не видел, когда он входил в дом, и если он вошел, то через заднюю калитку, которая сообщается с библиотекой, помещающейся в отдельном здании, в стороне от дома. В таком случае Беллингэмы имели бы физическую возможность скрыть труп. В их распоряжении было бы достаточно времени скрыть тело, хотя бы временно. Никто не видел, как он вошел в дом, никто не знал, что он был там, — если только он был там — и никаких розысков, как кажется, не было произведено ни тогда, ни впоследствии. Действительно, если бы могло быть доказано, что исчезнувший человек покинул дом Херста живым, или если бы можно было установить, что скарабей был при нем, когда он был у Хёрста, дело приняло бы дурной оборот для Беллингэмов, так как, конечно, и дочь принимала участие, если тут был замешан отец. Но ведь вот в чем загвоздка! Нет ровно никаких доказательств, что он покинул дом Хёрста живым, в противном же случае… ну вот опять! Как я уже говорил, какую бы гипотезу вы ни приняли, все они заводят вас в тупик.
— Это изложение, действительно, мастерское, но конец прихрамывает, — резюмировал Торндайк.
— Я знаю, — сказал Джервис — Но чего же вы хотите? Есть целый ряд возможных решений и одно из них должно быть верным. Но какое именно? Как нам это решить? До тех пор, — настаиваю я, — пока мы не узнаем хоть что-нибудь о заинтересованных сторонах, о финансовых и всяческих других замешанных тут интересах, до тех пор у нас нет никаких данных.
— В этом случае, — сказал Торндайк, — я решительно с вами не согласен. По-моему, данных у нас много. Вы говорите — мы не имеем никакой возможности решить, какая версия справедлива. Я думаю — напротив: если вы внимательно и вдумчиво прочтете отчет, вы увидите, что известные теперь факты приводят к одному и только к одному объяснению. Возможно, что это объяснение неправильно. Я не претендую на его безошибочность. Но сейчас мы обсуждаем данный вопрос чисто теоретически, и я утверждаю, что наши данные позволяют сделать определенный вывод. Что вы хотите сказать, Барклей?
— Хочу сказать, что мне пора уходить. Вечерний прием начинается в половине седьмого.
— Хорошо, — сказал Торндайк, — не будем удерживать вас от ваших обязанностей, пока бедный Барнард собирает коринку на Греческом Архипелаге. Но непременно заходите к нам еще. Заходите, когда хотите, как только закончите свою работу. Вы нам нисколько не помешаете, даже если мы будем заняты, а это после 8 часов бывает редко.
Я от всей души поблагодарил доктора Торндайка за столь радушное приглашение и, попрощавшись с ним, отправился домой.
Юридическая путаница. Шакал
Задумавшись, я сделал большой крюк и пришел к себе, опоздав на 10 минут. Я ускорил шаг и почти вбежал в амбулаторию с нахмуренным лицом, как будто только что покинул тяжелобольного. Однако меня дожидалась только одна пациентка, которая с вызывающим видом поздоровалась со мной.
— Это вы, наконец? — сказала она.
— Так точно, мисс Оман. Вы изволите говорить сущую истину. Чем же я могу вам служить?
— Ничем, — был ответ. — Я лечусь у женщины-врача. Но я принесла вам письмо от м-ра Беллингэма. Вот оно. — И она сунула мне в руку конверт.
Я быстро пробежал письмо. Мой пациент писал, что провел две бессонные ночи и очень беспокойный день. «Не дадите ли вы мне чего-нибудь, чтобы я мог заснуть?» — просил он.
Я на минуту задумался. Мы, врачи, не слишком охотно прописываем усыпляющие средства незнакомым пациентам, но так как бессонница вещь мучительная, я решил пока что дать ему небольшую дозу брома и обещал заехать, чтобы посмотреть, не понадобятся ли более сильные средства.
— Пусть он лучше сразу примет дозу вот этого лекарства, мисс Оман, — сказал я, подавая ей пузырек, — а я заеду к нему попозже.
— Думаю, что он будет очень рад вас видеть, — ответила она. — Сегодня он в полном одиночестве, мисс Беллингэм не будет дома, а настроение его очень подавленное. Но я должна вас предупредить: он бедный человек и не может много платить. Извините меня, что я заговорила об этом.
— Я очень благодарен вам за ваше указание, мисс Оман, — ответил я. — Я заеду не с визитом, мне просто хочется поболтать с ним.
— Ему это будет очень приятно. У вас есть свои прекрасные качества, хотя пунктуальность не принадлежит к их числу. — И отпустив мне эту шпильку, мисс Оман заторопилась домой.
В половине девятого я подымался по большой темной лестнице его дома, предшествуемый мисс Оман, которая указывала мне дорогу. М-р Беллингэм, только что закончивший свой обед, сидел сгорбившись в кресле, устремив мрачный взор на пустой камин. Лицо его просветлело, когда я вошел, но было все же заметно, что он находился в очень подавленном состоянии.
— Очень, очень рад вас видеть, — сказал он, — хотя я боюсь, что причинил вам беспокойство, нарушив ваш вечерний отдых.
— Помилуйте, какое же беспокойство! Я узнал, что вы сегодня в полном одиночестве, и зашел немного поболтать с вами.
— Вы очень любезны, — сказал он. — Боюсь только, что окажусь плохим собеседником. Человек, всецело занятый своими, да вдобавок еще в высокой степени неприятными делами, бывает мало интересным собеседником.
— Может быть, я мешаю вам, вам хочется остаться одному? Скажите мне прямо, — внезапно спохватился я, испугавшись, что, может быть, я явился не вовремя.
— Вы-то мне нисколько не помешаете, — сказал он со смехом, — скорее я вам помешаю. В самом деле, если бы я не боялся наскучить вам до смерти, я попросил бы у вас разрешения переговорить с вами о моих затруднениях.
— Оставьте эти сомнения. Воспользоваться опытом другого человека, не подвергаясь связанным с этим опытом неприятностям, вещь заманчивая. Вы знаете: «хочешь изучить человека, изучай людей»! Для нас, врачей, это особенно верно.
М-р Беллингэм мрачно усмехнулся.
— Мне кажется, для вас я представляю нечто вроде микроба, — сказал он. — И пожалуй, если вы пожелаете посмотреть на меня в свой микроскоп, я заберусь под стекло, чтобы быть объектом ваших наблюдений. Только имейте в виду, не мои поступки дадут вам материал для ваших психологических изысканий. Моя роль — чисто пассивная. Здесь в роли Deus ex machina выступает мой несчастный брат. Боюсь, что это он из своей неведомой нам могилы руководит всеми нитями этой адской кукольной комедии.
Он замолк и некоторое время задумчиво смотрел в камин, как будто совсем позабыв о моем
