важную. Швейцарцы ему доверяли — это был последний человек в череде следователей, кому они доверяли полностью.
Далее события развивались следующим образом. Видя, что Чуглазов проводит прежнюю линию расследования, не идет ни на какие уступки и справиться с ним нельзя, Кремль сделал «элегантный» тактический ход. Как я уже писал, Чуглазов занимал пост заместителя начальника одного из ведущих в Генпрокуратуре управлений и имел в производстве дела (в том число и «Мабетекса»), которые вел лично сам. Одновременно он руководил отделом, который также расследовал целый ряд дел. К этому и прицепились. Чуглазову было сказано, что, дескать, неправильно, когда начальник имеет в своем же собственном производстве уголовные дела, за которые отвечает сам. Такие дела у него надо забрать — пусть сосредоточится на руководстве отделом.
Дело «Мабетекса» под предлогом необходимости лучшей организации текущей работы у него забрали. Сделали это сознательно, нанеся тем самым расследованию непоправимый вред.
Тогда Чуглазов собирался в очередную командировку в Швейцарию, намеревался привезти много важных документов; командировка была уже согласована… Но за день до нее Чуглазова от дела отстранили и приказали отказаться от поездки… Формально Чуглазов даже пошел на повышение — стал советником Генерального прокурора. Но к делу «Мабетекса» его больше не подпускали.
Чуть забегая вперед, отмечу, что спустя некоторое время в очередной раз поменялся следователь и у возбужденного против меня 2 апреля в Кремле дела: у Паршикова дело забрали и отдали Пименову — заместителю начальника Управления по расследованию особо важных дел. Получилось, что про мотивацию, по которой отняли дело «Мабетекса» у Чуглазова, забыли, и в Генпрокуратуре все вернулось на круги своя. А то, что решение о замене Чуглазова было заранее спланировано и проведено в интересах определенных кругов, стало абсолютно очевидным для всех.
Забрав дело «Мабетекса» у Чуглазова, его поручили вести старшему следователю по особо важным делам Руслану Тамаеву.
С Тамаевым мы учились в Свердловском университете на одном курсе. Конечно, я его хорошо знал, но столь близок, как, например, с Мыциковым, не был. Тамаев, как правило, расследовал в Генпрокуратуре дела серьезные, такие, что были у всех на слуху. Например, он вел дело алмазной фирмы «Голден Ада», через которую в США «утекло» алмазов и золота на сумму более 180 миллионов долларов. Довел его до конца, до приговора. Он же вёл дело и о подслушивающем устройстве, найденном в 1997 году за диваном в кабинете Катышева.
Тамаев прекрасно понимал, чего от него хочет руководство. После допроса жены и дочерей Бориса Ельцина он написал рапорт Генпрокурору Владимиру Устинову с просьбой отстранить его от расследования. Свой демарш он объяснил оказываемым на него беспрецедентным давлением — сначала в прессе появились сообщения о его связях с чеченской преступной группировкой, затем ОВД «Лефортово» возбудило уголовное дело против его сводных братьев, коммерсантов Хусейна и Хасана, по подозрению в торговле взрывчатыми веществами. Когда доказать их вину не удалось, появилась информация о том, что еще в 1996 году его родной брат взял в Московском национальном банке кредит в 100 тысяч долларов. Логика авторов статьи была такова: глава банка Ашот Егиазарян — друг управделами Генпрокуратуры Назира Хапсирокова. Тот в свою очередь близкий приятель Павла Бородина. Вывод: господин Тамаев через брата получил взятку и не в состоянии объективно расследовать дело (хотя кредит был погашен в срок).
Генпрокурор Устинов отказался удовлетворить рапорт Тамаева, и тот был вынужден вернуться к расследованию дела «Мабетекса».
Помню, как меня первый раз вызвали на допрос. Я приехал на Мясницкую, допрос велся очень корректно: Тамаев спрашивал меня о Туровере. Ему было важно знать, нарушили ли мы закон при возбуждении дела «Мабетекса», или нет, преследовали ли мы, начиная расследование, какие-то корыстные или личные интересы. Я все рассказал ему, рассказал, как мы получали номер для дела и так далее. После допроса мы вышли в коридор, и там я его спросил, как говорится, уже без протокола: «Руслан, как дела?» Он посмотрел на меня, потом отвел глаза и ответил: «Да… Раньше работалось лучше…»
Допрос оставил у меня довольно тягостный осадок: я понял, что следствию истина уже не интересна. Расследование теперь было занято поисками каких-то наших несущественных ошибок, «блох», которые позволят его спустить на тормозах. Именно тогда, в эти дни, мне стало со всей определенностью ясно, что дело «Мабетекса» будет погублено. Я окончательно утвердился в мысли, что у Тамаева теперь иная, чем была у нас, задача: следствие по «Мабетексу» прекратить. И хотя Тамаев занимался расследованием еще год, вопрос о судьбе дела фактически уже был решен.
Конец опасного дела
Кажется, громкое дело заканчивалось… Заканчивалось тихо, без помпы и сенсационных репортажей по ТВ.
Все это как нельзя более красноречиво доказывает: «дело Скуратова» — дело заказное, политическое: несговорчивого прокурора нужно было убрать для того, чтобы прекратить дело «Мабетекс».
Парадокс, но получается, что на мне была впервые опробована методика выполнения Генпрокуратурой откровенного заказа. До этого подобные попытки совершались более стыдливо. И случаи выбирались, как правило, только те, где был шанс спрятать концы в воду.
Сегодня же Генеральная прокуратура четко следует в фарватере политических установок исполнительной власти.
Вспомним, как развивались события с опальным олигархом Гусинским. Тяжелые «объятия» закона ослабевали или наоборот сжимались в зависимости от действий медиа-магната в переговорах с «Газпромом». Надо было — бросили Гусинского в камеру. А ведь арест был незаконный, за что привлекать следовало уже самих исполнителей, поскольку они знали, что Гусинский подпадает под амнистию как имеющий орден. Согласился Гусинский продать акции, чего от него и добивались власти, — сразу же его из тюрьмы выпустили, а дело под благовидным предлогом прекратили. Но как только Гусинский отказался выполнять взятые под нажимом обязательства, снова было возбуждено дело и вновь за ним, к тому времени уже уехавшим в Испанию, началась настоящая охота…
Во многом аналогичным образом развивалась ситуация и с уголовным делом в отношении друга «семьи», а ныне опального олигарха Б. Березовского. Принцип «выборочного наказания» был применен и в отношении главы крупнейшей российской нефтяной компании «ЮКОС» Михаила Ходорковского и его коллег…
Как я уже отмечал, приняв дело, Тамаев распорядился провести ревизию в Управлении делами Президента. Поручено это было Счетной палате. Она проработала полгода, проверила все контракты с «Мабетексом», подписанные в периоде 1993 по 1998 годы, и дала заключение, что никаких нарушений не было — ни при заключении контрактов, ни при выполнении работ.
Первый звоночек к тому, что дело «Мабетекса» в скором времени будет прекращено, прозвенел.
Вторым сигналом к тому, что готовится почва для сворачивания расследования, стало решение Басманного районного суда Москвы, признавшего Беджета Паколли «финансово чистоплотным бизнесменом». Тем самым суд удовлетворил иск Паколли на мою статью в газете «Аргументы и факты». Как читатель наверняка уже догадался, в этой статье я начисто отрицал наличие у Паколли столь удивительных для него достоинств.
Юристы Паколли намеревались тогда взыскать с меня и с «Аргументов и фактов» ни много ни мало, а один миллион долларов за моральный ущерб. Причем Паколли не оспаривал моих утверждений, что контракты с «Мабетексом» на реконструкцию Кремля и Белого дома были заключены без конкурса, что фирма была выбрана Бородиным «для несправедливого расходования средств». Не опровергал он и фразу о своей «слабой памяти»: ведь он то подтверждал, что давал согласие на открытие кредитных карточек Бориса Ельцина и его дочерей, то начисто это отрицал. Владелец «Мабетекса» хотел опровержения того
