По дороге я еще сделал несколько снимков Пекина прямо из салона такси – все подряд, лишние кадры оставались.
Вернувшись в гостиницу, мы стали обсуждать планы на вечер. Алексей и Слава хотели найти какой-нибудь продуктовый магазин и купить с собой в Россию зеленого чаю. Я сказал ребятам, что от ходьбы по рынку у меня сильно разболелась нога и я, пожалуй, прилягу, отдохну немного. На том и порешили.
Когда они вернулись, то рассказали мне интересную историю.
Зайдя в нужный магазин, Алексей обратился к продавцу по-английски:
– I want to buy a green tea.
– ??? – не поняла продавец.
– I want to buy some of tea.
Но его все равно не поняли. Тогда вмешался Слава. Он не говорил по-английски, учил французский, и поэтому стал объясняться жестами. Он показал им? жестикулируя, как наливает воду в чайник, поджигает газ, потом чайник шумит, бурлит закипая, потом он наливает чай в чашку и пьет его. Из всего этого китайцы поняли лишь, что эти русские хотят чего-то такого, что можно выпить. Посоветовавшись они принесли им, что бы вы думали? Правильно, водку. Ребята замотали головами, не то. Буши, по-китайски. Потом продавцы стали им приносить вино, соки, пиво, лимонады, соевое молоко… Наконец, Алексею и Славе это надоело и они захотели уйти. Продавцы громко залопотали, мол, подождите, что-нибудь придумаем. Отпускать покупателей без покупки они не хотели. Тем временем, Алексей увидел на прилавке пакет, на котором пониже иероглифов было написано: «Chinese green tea»
– Цыга (Это), – показал он рукой на пакет с зеленым чаем.
Все китайцы радостно, в один голос воскликнули:
– Чай!!!
Оказывается, чай – это китайское слово и произносится по-китайски без перевода, но с характерным акцентом: «тсяй».
Глава 10. Это сладкое слово – домой
На следующее утро за нами снова заехал Владимир Леонидович и отвез в аэропорт. На этот раз мы улетали из нового, современного пекинского аэропорта. Там мы должны были, кстати, встретить наших сотрудников, которые работали в другом китайском НИИ, в провинции Хубэй.
На автобусной остановке у дверей аэропорта я увидел невысокого мужика моих лет, с ранней сединой:
– Молодой человек, – обратился я к нему, – У вас закурить не найдется.
Он повернулся ко мне и мы оба рассмеялись.
Это был Костя Маслов, инженер нашей лаборатории. Надо же, уехать в другую страну за тысячи верст от дома, чтобы встретить там своего товарища по работе, с которым каждый день встречаешься в НИИ. Вскоре подошел ещё один наш сотрудник из другой группы, наладчик Женя, а также их китайская переводчица, которая просила называть ее Машей.
Вскоре, уладив формальности, вошли в зал ожидания. Я вдруг вспомнил, что хотел купить своим дочкам что-нибудь сладенького. В магазине дьюти-фри купил разных вкусностей детям и бутылку хорошего китайского вина “Great Wall” для жены. И когда хотел расплатиться стодолларовой купюрой, возникла неожиданная проблема. Тогда только-только появились новые долларовые банкноты, несколько измененные по сравнению с предыдущими. Девушки-продавцы побежали выяснять у своего начальства вопрос подлинности моей купюры, попросив меня подождать. Блин-компот, и это за 15 минут до посадки на самолет. Как говорится в бородатом анекдоте: «Ох, ни хрена ж себе, сходил я за хлебцем!»
В пятнадцать минут девушки не уложились, они пришли лишь через двадцать минут, успокоив меня – все в порядке, купюра подлинная. На мое счастье, вылет самолета по неведомой мне причине тоже задержали на полчаса, так что на посадку я успел. Какими страшными словами я при этом ругался – не хочу даже вспоминать.
Взлетели, наконец. Я обратил внимание, что все пассажиры из России и Латвии сидели на последних рядах, в хвосте самолета. Видимо, представители финской авиакомпании «Финэйр» специально так выдавали билеты: финны и прочие европейцы отдельно, жители СНГ отдельно. Ну и ладно, я слышал, при аварийной посадке хвост самолета – самое безопасное место. В одном из кресел увидел того давешнего фирмача, с которым летел еще из Питера. Только лоск с него пооблетел: небритый, в помятой рубашке. Он кивнул мне, как давнему знакомому, но я сделал вид, что не узнал его. Неприятный осадок от него так и не прошел.
Мне и в этот раз досталось место вдали от окна. Это судьба такая, ничего не поделаешь. Я почесал живот, что-то есть захотелось. Утром в гостинице есть толком не хотелось, слишком рано встали, а вот сейчас, после всех волнений с посадкой, аппетит что-то разыгрался.
Но поесть мне пришлось не скоро, нас ожидали неприятности, из-за которых всем скоро стало совсем не до еды. По внутрисамолетной трансляции стюардесса любезно объявила по-английски:
– Леди и джентльмены, у нас небольшие технические проблемы, для устранения которых нам придется вернуться в Пекин.
Судя по карте на экранах мониторов, мы в это время пролетали над Монголией. Едва заметно накренилась земная поверхность в иллюминаторах, мы начали разворот на обратный курс. Уже над китайской территорией, унылыми продольными хребтами Внутренней Монголии, из какой трубы в крыле распушилась шикарная белая струя керосина.
Женщина, сидящая справа от меня, по виду – челнок, увидела это и заголосила:
– Ой, ой, смотрите, из крыла вода потекла!
– Это не вода, керосин, – успокоил я ее.
Ха, и это называется – успокоил. Она заголосила еще пуще:
– Ой, так у нас весь керосин вытечет, и мы упадем!?
– Никуда мы не упадем, – продолжил я безнадежные попытки утешить ее. – Это аварийный слив топлива перед вынужденной посадкой в Пекине, чтобы уменьшить посадочный вес самолета.
Ох, и зря я это сказал! Она побледнела от ужаса:
– Как авария? Как Пекин? Почему нам не сказали об этом?
– Да сказали же, – говорю, – по-английски объявили по трансляции.
– А по-русски почему не сказали? – возмутилась она.
– Так они и по-китайски тоже не сказали, – резонно возразил я. – Ведь это ж финский самолет. Хотите, я попрошу стюардессу, и она повторит вам это по-фински?
Тетка насупилась и отвернулась.
Итак, мы летим обратно в Пекин на неисправном самолете. Что с ним произошло – не сказали. Надеюсь, сядем благополучно, я очень на это надеюсь.
Говорят, что в такие мгновения, в минуты смертельной опасности, ярче всего проявляется истинная сущность человека. Если это так, то моя внутренняя сущность выглядела весьма и весьма неприглядна. В минуты, когда все напряженно ожидали вынужденной посадки на неисправном лайнере, первое, что пришло мне в голову – нет, не мысли о семье, и не «вся прожитая жизнь пролетела передо мной в одно мгновение», как пишут в романах, нет, первое, о чем я подумал тогда: «Если вернемся в Питер на день позже, то командировочные в валюте нам увеличат ещё на сорок один доллар. На них смогу купить что-нибудь жене и детям».
Вот такие шкурные мысли одолевали меня в эти трагические минуты.
Все пассажиры уже знали, что нас ожидает, никто не паниковал, не вопил, не метался, все сидели в креслах и напряженно ожидали своей судьбы.
В минуты опасности у меня проявляется странная особенность – на меня нападает беспричинный, припадочный смех. Все вдруг меня веселит, по поводу и без повода, все кажется необыкновенно смешным. Так и сейчас было.
Когда из крыла самолета перестал выливаться керосин, один парень, сидящий передо мной (из Колпино, как я потом узнал), заметил:
– Весь керосин слили, как дальше лететь будем?
