Типа, понял я: это вам Матвеев, не хрен собачий, только все равно не знаю, кто это.
– Как? Я заместитель генерального директора, главный ученый хранитель Эрмитажа, председатель ученого совета.
Перечисление (далеко не полное) его должностей и заслуг повергло меня в полное смятение. Елы-палы – начальство, надо ж так облажаться!
– Простите, пожалуйста, я человек новый, никого пока не знаю. Слушаю вас внимательно.
– В два часа в актовом зале будет конференция, надо установить микрофоны и подключить звуковую аппаратуру.
– Хорошо, я сейчас иду.
В актовом зале меня встретил сам Матвеев:
– Так это вы меня не знаете? Ну что ж, очень хорошо, давайте познакомимся.
Мы оба рассмеялись, он непринужденно, я – несколько натужно. Было неловко из-за своего ляпа. Но обошлось. Хороший оказался дядька.
Где-то через месяц мы повстречались с ним на Советской лестнице (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_0_6.html). Я поднимался наверх с инструментами и скрученным кабелем на плече, он спускался сверху от малахитовой вазы (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_75_1.html). Небольшая справка. Советская лестница была построена в Эрмитаже в 1854 году архитектором Штакеншнейдером и названа тогда же Советской потому, что вела от подъезда (тоже Советского) наверх, к залу Государственного Совета. Так что к Советской власти ее название отношения не имеет. Но это так, маленькое отступление в географию Эрмитажа.
– Привет, – сказал он вальяжным голосом доброго барина, любящего иногда 'погутарить' с простыми мужиками. – Ну, как дела?
– Спасибо, все хорошо, – радушно ответил я.
И добавил:
– Кстати, а как у вас дела?
Его челюсть отпала ровно на пять сантиметров вниз.
А почему, собственно, я не могу в свою очередь поинтересоваться его делами? В порядке взаимной вежливости.
Так вот ты какой...
Налаживал я как-то раз датчики охранной сигнализации в Фойе Эрмитажного театра (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_1_1_2.html). А концентратор, ящик, в котором собираются сигнальные шлейфы, стоял на Театральной лестнице, за постом охраны. Наладка датчиков – дело канительное. Я постоянно бегал от датчиков к концентратору и обратно, проверял сработку и сбрасывал сигнал в исходное состояние. При этом каждый раз, проходя мимо поста, предъявлял свой пропуск женщине из охраны. Наконец, когда проходил мимо поста уже раз в двадцатый, я решил не лезть в карман за пропуском. Решил, что мое лицо уже примелькалось и охранница меня запомнила. Ан нет, она преградила мне дорогу и грозно вопросила:
– Молодой человек, вы куда?
– Да вы что! Разве не узнаете меня?
И пристально посмотрел на нее, в надежде, что она меня узнает, ведь полдня мимо нее бегаю. Она внимательно пригляделась ко мне и узнала (!):
– Депардье! – воскликнула она изумленно.
Па-прашу документы!
Тогда проводили полную реконструкцию этой кладовой. В частности, австрийская фирма ставила там витрины и прозрачную дверь из бронированного стекла, для монтажа и наладки специально были присланы рабочие фирмы из Австрии. Мы с напарником Витей работали вместе с ними. И вот как-то приходит к нам в кладовую наш завмастерской Игорь и говорит:
– Саня, завотдела сказал мне, что сейчас в кладовую придёт сам генеральный директор австрийской фирмы со свитой. Специально прилетели, чтоб посмотреть, как идут дела. Сам понимаешь, Эрмитаж – это престижный заказчик. Про директора рассказывают, что ему лет семьдесят, в молодости он служил на оккупированной территории Украины, в фельджандармерии.
– Наш человек! – сказал я одобрительно. – Что это значит: ваш человек? – остро зыркнул на меня начальник.
– Ну, я тоже с Украины.
– А-а, ну ладно, а я уж было подумал...
И вот в нашу запылённую и захламлённую строительным мусором Золотую кладовую вошла внушительная делегация. Важного вида солидный гендиректор-австриец с переводчиком, вокруг них вертелись наши эрмитажные чины с иностранного отдела, с отдела сигнализации, с отдела реконструкции и ещё кто-то.
Походив-посмотрев по кладовой, делегация подошла к нам. Австрийцы поздоровались с нами ('Гутен таг!') и переводчик представил нам директора. А потом сказал:
– Если у вас есть какие-то вопросы к господину директору, вы можете их сейчас ему задать.
– Есть к нему вопрос, – говорю.
– Пожалуйста, спрашивайте.
– Аусвайс, битте! – сказал я директору, мысленно держа в руках «Шмайсер».
Австрийцу шутка понравилась. Нашему начальству – не очень.
Автор в Золотой кладовой во время ее реконструкции. По краям снимка видны распахнутые створки дверей из бронестекла.
Особенности русского национального похмелья
Эту историю мне рассказали в Эрмитаже.
Как-то в разгар перестройки послали научную сотрудницу музея в командировку в Лондон. В Британский музей, в порядке научного обмена.
Кто помнит те времена – повальный дефицит, пустые полки магазинов. Прилично одеться было очень трудно. А прилично одеться женщине, впервые в жизни поехавшей за границу – просто невозможно. А ведь женщина все-таки: хочется и выглядеть получше и нашу страну представить достойно. В общем, прилетев в Лондон, она сразу же купила себе на свои командировочные очень приличные туфли. С аэропорта – прямо в гостиницу устраиваться, оттуда, оставив вещи – в Британский музей.
Новые красивые туфли за это время нещадно стерли ногу нашей барышне до кровавого мозоля. В музее она должна была первым делом встретиться с его директором. И вот, в предбаннике директорского кабинета, она обратилась к секретарше (понятно, по-английски):
– Нельзя ли у вас попросить немного скотча?
Скотчем она хотела залепить мозоль. Находчивы наши женщины!
– What? (Что?) – изумилась секретарша, и ее глаза стали больше ее очков.
– Scotch, немного, – и наша сотрудница показала пальцами отрезок примерно в пять сантиметров.
Придя в себя, секретарша сказала:
– Подождите немного, сейчас я посоветуюсь с директором.
'Неужели для такого пустяка нужно разрешение директора?' – подумала сотрудница Эрмитажа, – 'Порядки, однако. Гримасы капитализма'.
Войдя к директору, секретарша возбужденно доложила директору:
– Тут пришла эта русская, что мы ждали с Ленинграда. И первым делом потребовала Scotch, вот столько, – и она повторила жест пальцами.
