В это время из-за поворота вылетел «додж» три четверти [1]. Я закрыл лицо руками. Но сквозь пальцы смотрел. Мистер Ли отчаянно выкрутил баранку сначала вправо, оба правых ската завертелись в воздухе над пропастью, потом влево. «Додж» пронесся с дьявольским грохотом. И вот мы снова всеми четырьмя лапками на земле и мирно катим дальше.
– That's some driving! [2] – крикнул десантник.
«Р» у него было раскатистое, славянское.
Спрашиваю:
– Русский?
– Поляк.
Ну, я назвал себя. И он назвал себя:
– Сержант Феликс Маньковский.
Мистер Ли опять завел свою говорильную машину!
– Бьюсь об заклад, вы не знаете, что было в Спа летом тысяча девятьсот двадцатого года!
Я посмотрел на поляка. Он пожал плечами и сказал:
– Вы не могли бы рассказывать быстрее, а ездить медленнее?
А мистер Ли заявляет:
– Летом двадцатого года здесь, в Спа, состоялась конференция держав-победительниц. Они определили размер репараций с Германии и запретили ей на веки вечные вооружаться. И вот мы опять с ней воюем.
Я, конечно, дал тут же отпор:
– Ну, теперь мы наступим ей на пах так, что она не пикнет.
Маньковский покосился на меня. Вообще этот мальчишка в камуфляже начал раздражать меня своим вызывающим молчанием. Коммандос, подумаешь! Будто они значат что-нибудь на войне!
– Чем пахнет нагретый от стрельбы затвор карабина, знаешь? – спрашиваю.
А он угрюмо:
– Я из-под Арнема.
Молчу. Арнем – другое дело.
Мы то спускались в долины, то снова карабкались на горы. Внизу стояли склады. Всякие – боеприпасов, провиантские, амбары с горючим. Добра чертова уйма под защитой непроходимых гор. Потом мы опять подымались и кружили по тесным горным спиралям.
В одном месте стоп: шлагбаум. К машине подошли ребята из Эм-Пи [3] в своих белых шлемах. Я вынул документы. Но они даже не посмотрели на них. Их интересовало другое. Они потребовали открыть бензиновый бак.
Мистер Ли, конечно, отказался. С негодованием! Тогда один из солдат сам открыл бак, вставил в него резиновую трубку, потянул ртом, и бензин полился на землю. Они полезли также в багажник, проверили горючее в канистрах. Потом откозыряли нам и открыли шлагбаум.
Когда мы отъехали, я спросил: в чем дело? Мистер Ли проворчал:
– Я ж им говорил, что у нас бензин белый.
Не скажу, чтоб я что-нибудь уразумел из этого ответа. Маньковский меня просветил:
– Военный бензин розовый.
– Почему?
– Чтоб не крали. Тут же воровство на полном ходу. Воруют сигареты, консервы, ну, и бензин. Вот его стали подкрашивать.
– Н-да… Местечко эти Арденны…
– Тыл… – сказал Маньковский.
Здесь к нам подсел совсем молоденький лейтенантик. Таких молочных поросят сейчас пачками штампуют в Штатах. Все на нем до неприличия блестящее и скрипучее. Почтительно поглядывая на мою линялую куртку и комбинезон Маньковского, он представился:
– Джон Вулворт.
– Не из фирмы ли «Эдна Вулворт, магазины стандартных цен «Пять и десять центов»?
– Да… Собственно, это моя тетя…
– Что же она не пристроила вас при каком-нибудь сенаторе?
Мальчик так покраснел, что мне стало жалко его, Потом он робко спросил:
– А почему у нас шофер штатский?
Я посмотрел на Маньковского.
– Черт побери, а ведь действительно, кто он? Поляк пожал плечами.
– Гробовщик, – тихо сказал он.
