– Вы уверены, что мы не тонем?
– Абсолютно уверен.
– А мне показалось… Я же так ясно почувствовал…
– Паром не тонет. Поверь мне.
Парень улыбнулся. Перекошенной, глуповатой улыбкой.
Когда он перелез обратно через поручни и спрыгнул на палубу, все засмеялись; смех загудел, как пчелиный рой.
Отец обнял парня за плечи. Парень хохотал и трясся, из глаз у него брызнули слезы.
Между приступами смеха он благодарил отца. Меня он тоже обнял. И маму. Он стиснул ее так крепко, что я подумал: сейчас он сломает все ее хрупкие косточки.
– Мы точно в безопасности?
Отец кивнул.
Мы молча шли по палубе к бару, слышались звуки венгерского оркестра, исполнявшего вольную версию «Давай танцевать» Дэвида Боуи.
В баре отец заказал четыре чашки кофе. Трясущимися руками поставил их на стол.
– А мне показалось… Я же так ясно почувствовал… – повторил парень.
Он нервно пил кофе маленькими глотками. И то и дело поглядывал на отца. Временами он улыбался все той же глуповатой улыбкой. Отец ерзал на стуле. Гнев его улетучился, и он выглядел смущенным.
– Я хотел проплыть это расстояние. – сказал парень, – До берега. До Италии.
– До Италии? А не слишком ли это далеко? – спросил отец с озабоченным смешком.
– Не так далеко, как вы думаете.
Парень снова посмотрел на отца и улыбнулся, в глазах его промелькнуло торжество.
Дама лет сорока пяти протолкалась через бар и подошла к нашему столику. Сбросила с головы капюшон тренировочной куртки.
– Вот ты где!
Парень не взглянул на нее, он не отрывал глаз от чашки.
– Надеюсь, он не натворил никаких глупостей? – спросила она и опустилась на корточки рядом с парнем.
Парня звали Тронд, он первый раз отправился в путешествие. Его сопровождала сиделка в тренировочной куртке по имени Герд и мать, спавшая сейчас в их каюте.
Отец рассказал сиделке, что случилось.
– Это была глупость, – сказал Тронд, но без уверенности в голосе. – Больше этого не повторится.
– Обещай мне, что больше ты так не сделаешь, – сказала моя мама.
– Обещаю. – Он встал и вместе с сиделкой пошел к выходу. Она обернулась и крикнула, что через минуту вернется.
Отец одним рывком встал, подошел к стойке и взял нам всем виски. Мы молча тянули виски. В дискотеке по соседству оркестр играл «Я и Бобби Макги» Дженис Джоплин. Это была какая-то невероятно бодрая версия. Синтезаторы пощелкивали, дамы вскрикивали, и паром заваливался с носа на корму и обратно.
Мама закрыла глаза. От усталости она всегда закрывала глаза.
– А вдруг бы он прыгнул? – сказала она. – Что бы мы сделали, если б он прыгнул?
Отец молчал.
– Какой странный мальчик. Что с ним? Какой странный мальчик.
Я наблюдал за отцом. Я еще помнил, как его лицо вспыхнуло от гнева, когда он кричал на парня. Я знал, что отец – хороший тактик. Он всегда был хорошим тактиком. Но обычно он так не рисковал. Это меня поразило. Сейчас в баре его лицо показалось мне незнакомым, не таким, каким я привык его видеть.
Осунувшееся, заострившееся.
Встревоженное.
Сиделка вернулась в бар и села за наш столик. Она была плотная, сильная, седая. Лицо доброе и волевое. Ее рассказ был толковым и обстоятельным, наверное, она привыкла объясняться с чиновниками по поводу поведения своего подопечного.
Она сказала, что Тронд страдает особым заболеванием. Он не видит разницы…
– Между кем и кем?
– Между собой и другими людьми. У него бывают фантазии, – сказала она и улыбнулась так, как улыбаются людям, которых боятся напугать.
Тронд очень своеобразный мальчик, объяснила она. Мне показалось, что это звучит банально, ведь каждый из нас по-своему своеобразен. Но Тронд был, по-видимому, особый случай. Он не понимал разницы между вещами. Не различал, кто есть кто. В детстве он разговаривал голосами героев комиксов. Любил смотреть телевизор и даже прогуливал школу, лишь бы посидеть перед экраном.
– Несколько раз в месяц он менял свою личность. Родители измучились. Не знали, что делать с голосами Тронда и его непредсказуемым поведением. Он рассказывал им о событиях, о которых они ничего не знали, и о своих друзьях, которых они никогда не видели. Телевизор был выброшен. Но в школе Тронд мог гулять по Интернету и читать газеты, любое сообщение было способно привести к изменению личности.
– Он переживает новости так, словно это события его собственной жизни, – сказала Герд. – В последний раз его выбила из колеи трагедия албанского мальчика, о котором говорилось в новостях на прошлой неделе. Мальчик плыл на пароходе вместе с другими албанскими беженцами, пароход затонул. В панике мальчик прыгнул за борт и доплыл до итальянского берега. Это было большое расстояние.
– Я помню тот случай, о нем писали газеты, – сказал отец.
– Семья мальчика погибла во время этого кораблекрушения. В газетах была помещена его большая фотография. Эта публикация называлась «Лицо трагедии». Тронд первый раз едет на пароме, и я не знаю, связан ли его поступок с той историей, но похоже, что он иногда принимает себя за того албанского мальчика.
Герд еще раз извинилась за своего подопечного и поблагодарила нас. Она встала, но отец задержал ее:
– Отчего это у него?
– Кто знает? Ему нравится рассказывать истории не про себя, а про других. Он просто одержим этим. По-моему, их у него бесконечное множество. Иногда мне кажется, что этими историями он пытается заполнить какую-то пустоту.
– А про себя у него нет историй?
– Есть, но они такие незначительные и неинтересные по сравнению с историями о других. – Она улыбнулась. – Говорят, будто это наследственное. Но я не знаю. Родители Тронда уравновешенные, нормальные люди. Правда, один его дядя патологический враль и выдумщик. Тронд очень любит этого дядю. Не знаю. Все это так странно.
Отец кивнул и натянуто улыбнулся.
Она еще раз поблагодарила нас и ушла.
Мы заказали еще виски и поговорили о Тронде и о его странной болезни. Отца взволновала эта история.
– Одно только имя в последних известиях, – сказал он, – одна только фотография. Как может этот мальчик создать новую личность на основе столь скудной информации? Что, собственно, мы видели по телевидению? Пароход с беженцами и мальчика в итальянской больнице. Неужели на таком ничтожном материале можно сотворить себе новую личность?
Никто из нас не мог ответить на этот вопрос.
Разговор медленно угасал, сменяясь сонливостью.
Отец спас какого-то парнишку, помешав ему броситься в море, потом он услышал его историю и теперь не знал, что и думать. Он сидел и кусал губы.
Поездка в Данию началась с неожиданности, а отец не слишком любил сюрпризы.
– Все должно быть по-честному, – бурчал он всякий раз, когда мама обвиняла его в том, что он хочет все контролировать.
