– Здорово, Оловянников! Дышишь?
– А что мне, товарищ майор! – широко улыбаясь, отвечал Оловянников.
– Толстов, привет! Ну как, под Волкоярви было полегче?
Раздался страшный грохот. Снаряд разорвался рядом. Посыпалась земля. Люди прянули к стенам, другие присели. А Чернов стоял и нетерпеливо кричал:
– Что? Что? Не слышу!
Толстов стер землю с лица и прокричал:
– Куды немцу до финна, товарищ майор!
Чернов удовлетворенно мотнул головой и пошел дальше.
Он увидел Аркадия и подошел к нему. Аркадий всегда был его любимцем. Он протянул пулеметчику руку, и тот с достоинством пожал ее.
– А где ж твой второй номер, Дзюбин? – спросил Чернов, взглянув на незнакомого ему Четвертаков а.
– Вы спрашиваете, товарищ майор, за Сашу-с-Уралмаша?
– Вот, вот, – засмеялся майор. – Я надеюсь, с ним ничего плохого?
– Все в порядке, товарищ майор. Просто мы с ним разошлись, как в море корабли.
– Ах, вот что, – сказал Чернов и остро глянул на Аркадия. – Хочешь, помирю?
– Кто ж откажется от такого свата, товарищ майор? – сказал Аркадий.
Чернов рассмеялся и пошел дальше.
Несколько дольше Чернов задержался у группы молодых бойцов, только прибывших из запасного полка, еще не обстрелянных.
– Ну что, ребятки, страшновато? – сказал он, весело блестя прекрасными зубами из-под длинных пшеничных усов.
Бойцы заулыбались.
– Да нет, не очень, товарищ майор, – сказал один из них. – Оказывается, привыкнуть можно.
– Да уж привыкать некогда, – сказал майор, отогнув рукав и посмотрев на часы, – минут через десять артподготовка, видимо, кончится. А тогда что будет!
– Ихние танки на нас пойдут, – несмело сказал кто-то.
– Правильно, ихние танки пойдут на нас, – с удовлетворением повторил Чернов и, согнув свое гибкое тело, присел у стены на корточки. – Нет, я вижу, вы ребята соображающие.
От всего существа майора Чернова веяло таким спокойствием и силой, что молодые бойцы сразу приободрились. Приунывшие повеселели, а струхнувшие почувствовали, что они, собственно, ничего не боятся, и самые танки, атаки которых они прежде ждали с трепетом, теперь им не так уж страшны.
А Чернов уже рассказывал, как надо бороться с танками.
– Достаточно тебе залезть в канаву, чтоб тебя не было видно, и ты уже сильнее танка. Он тебя не видит, а как подойдет близко и заметит, он уже не может поразить тебя. А ты можешь поджечь машину. Смелый и умный боец сильнее танка, – сказал Чернов, взмахнув своей сильной и нервной рукой.
Он встал.
– Говорят, ребята, я похож на Чапаева, – сказал он, погладив усы. – Это, конечно, не так.
– Похож, похож! – закричали отовсюду.
– Ну, не знаю, похож ли, – сказал Чернов, – но я очень люблю Чапаева, а больше всего я люблю его любимую поговорку: «Врешь, не возьмешь».
Он поднял кулак и погрозил им в сторону немецких позиций. Лицо его сделалось жестким.
– Не возьмет, товарищ майор! – закричали бойцы, с восторгом глядя на Чернова и совсем не слыша в этот момент грохота артиллерийских разрывов.
Чернов побыл еще немного в четвертой роте, потом направился в шестую. Проходя мимо Аркадия, он крикнул ему, не останавливаясь:
– Свинцов не хочет мириться, и, кажется, он прав.
Аркадий побагровел от ярости.
– Шё ты скажешь на этого Сашку! – воскликнул он, обращаясь к Четвертакову. – Мало того, шё он передо мной фасон ломает, так он еще наклепал на меня майору Чернову. Хорошо, хорошо, Сашенька, ты еще будешь у меня валяться в ногах. Сколько я сделал для этого Сашки, Четвертаков, я же из него человека сделал Да ты слушай, когда тебе говорят!…
Он взял Четвертакова за шиворот и вытащил его из угла Но только он его выпустил, как Четвертаков снова бросился в свой угол, потому что в это время немецкие штурмовики на бреющем полете проходили над нашими позициями и поливали их из пулеметов. И все живое, что было в окопах, забилось в ниши, в углы, прильнуло к стенам.
И только Аркадий шагал на длинных своих ногах взад и вперед по крохотному пространству блиндажа и выкрикивал свои яростные жалобы. Гордость в этом человеке была сильнее всех чувств, сильнее самого инстинкта жизни.
А через пять минут началась атака.
