— Я миссис Мейфилд. Десять шиллингов с каждого.
— Вот тебе раз, мамаша, я и не узнал вас в этом параде. Вы ведь знаете меня, верно? Бой Мулкастер.
— Да, душка. Десять шиллингов с каждого.
Мы заплатили, и мужчина, стоявший между нами и внутренней дверью, шагнул в сторону. Внутри было жарко и людно, ибо «Старая сотня» была в ту пору на вершине успеха. Мы нашли столик и заказали бутылку; официант взял с нас деньги, прежде чем откупорить ее.
— А где сегодня Эффи? — осведомился Мулкастер.
— Которая Эффи?
— Ну Эффи, здешняя девушка. Хорошенькая такая, брюнетка.
— Здесь работает много девушек. Одни блондинки, другие брюнетки. Кое-кто, может, и хорошенькие. Мне недосуг запоминать их по именам.
— Пойду поищу ее, — сказал Мулкастер. Пока он отсутствовал, к нашему столику подошли две девицы. Они смотрели на нас с любопытством.
— Пошли, — сказала одна другой. — Пустая трата времени. Это гомики.
Вернулся торжествующий Мулкастер с Эффи, которой официант, не дожидаясь заказа, сразу же принес тарелку яичницы с беконом.
— Весь вечер во рту куска не было, — пробормотала она, набрасываясь на еду. — Тут только на одних завтраках и держимся, а за день-то как проголодаешься.
— Еще шесть шиллингов, — объявил официант. Насытившись, Эффи подкрасила губы и посмотрела на нас.
— Я тебя не первый раз здесь вижу, верно? — сказала она мне.
— Боюсь, что первый.
— Но тебя-то я видела? — Мулкастеру.
— Еще бы! Ты ведь не забыла тот сентябрьский вечерок?
— Конечно, нет, дорогой. Ты тот самый гвардеец, что порезал себе палец на ноге, угадала?
— Ну, Эффи, зачем ты меня дразнишь?
— Нет, то было в другой раз. Знаю, ты был с Банти в ту ночь, когда полиция устроила облаву и мы все попрятались там, где стоят мусорные ведра.
— Эффи любит меня разыгрывать, правда, Эффи? Она обижена за то, что я так долго не приходил, да?
— Что хотите говорите, но я точно знаю, что где-то тебя уже видела.
— Не надо меня дразнить.
— Я вовсе даже и не дразнюсь. Честное слово, у меня и в мыслях не было. Хочешь, потанцуем?
— Сейчас не хочется.
— Слава богу. У меня сегодня туфли жмут, страсть как.
Вскоре они с Мулкастером уже вели сердечную беседу. Себастьян откинулся на спинку стула и сказал мне:
— Сейчас я приглашу к нам ту парочку.
Две свободные девицы, раньше обратившие на нас внимание, снова кружили по соседству. Себастьян с улыбкой встал им навстречу, и скоро они обе тоже с жадностью ели за нашим столиком. У одной лицо было похоже на череп, другая казалась болезненным ребенком. Мертвая Голова досталась на мою долю.
— А не устроить ли нам вшестером вечеринку у меня на квартире? — предложила она.
— Чудесно, — сказал Себастьян.
— Когда вы вошли, мы думали, вы гомики.
— Это всё наша юная невинность.
Мертвая Голова захихикала.
— Ты парень что надо, — сказала она.
— Вы все очень-очень милые, — сказало Больное Дитя. — Пойду предупрежу миссис Мейфилд, что мы уходим.
Было еще сравнительно рано, чуть за полночь, когда мы снова очутились на улице. Швейцар попытался уговорить нас взять такси.
— Я пригляжу за вашим автомобилем, сэр, только на вашем месте я не сел бы за руль, нет, не сел бы.
Но Себастьян решительно уселся на водительское место, девицы устроились по обе стороны от него, чтобы показывать дорогу, Эффи, Мулкастер и я расположились сзади, и мы поехали. Кажется, отъезжая, мы немножко погорланили.
Далеко мы не уехали. Только свернули на Шафтсбери-авеню в сторону Пикадилли, как тут же чуть было не столкнулись с ехавшим навстречу такси.
— Ради бога смотри, куда едешь, — сказала Эффи. — Ты же нас всех угробишь.
— Неосторожный малый этот водитель, — сказал Себастьян.
— А ты тоже, ишь какой лихач нашелся, — сказала Мертвая Голова. — И потом, мы должны ехать по другой стороне.
— По другой так по другой, — согласился Себастьян, резко поворачивая поперек улицы.
— Вот что, останови машину. Я лучше пешком пойду.
— Остановить? Извольте.
Он дал тормоз, и мы остановились боком поперек улицы. Два полисмена, ускорив шаги, подошли к нам.
— Мое дело сторона, — бросила через плечо Эффи, выскочила из машины и обратилась в бегство. Остальные были пойманы на месте.
— Сожалею, если я препятствую движению, сержант, — старательно выговорил Себастьян, — но леди пожелала, чтобы я остановил машину и дал ей выйти. Она попросила об этом самым настоятельным образом. Как вы могли заметить, ей было очень некогда. Всё нервы, знаете ли.
— Дай-ка я с ним поговорю, — сказала Мертвая Голова. — Будь другом, красавчик, не куксись. Никто ничего не видел, мальчики никому не хотят дурного, я посажу их в такси и тихо-мирно отвезу домой.
Полицейские оглядели нас с головы до ног, составляя собственное мнение. Даже и тогда всё еще могло бы сойти благополучно, если бы не ввязался Мулкастер.
— Послушайте, приятель, — сказал он. — Вам совершенно незачем вмешиваться. Мы возвращаемся от мамаши Мейфилд. Я уверен, она выплачивает вам приличный гонорар за то, чтобы вы кое на что смотрели сквозь пальцы. Так вот, можете и на нас смотреть сквозь пальцы и в убытке не останетесь.
Этим были рассеяны последние сомнения, если у полицейских таковые имелись. В кратчайший срок мы очутились за решеткой.
Поездку туда и самое водворение я практически не помню. Мулкастер, кажется, энергично протестовал и, когда нас заставили вывернуть карманы, обвинил тюремщиков в грабеже. Потом нас заперли, и первое мое отчетливое воспоминание — это кафельные стены, лампа высоко под потолком за толстым стеклом, койка и дверь без ручки. Где-то слева от меня бушевали Мулкастер и Себастьян. По дороге в участок Себастьян твердо держался на ногах и был вполне сдержан, но теперь, когда его заперли, пришел в исступление, колотил в дверь и брал: «Говорю вам, я не пьян, слышите? Провалитесь вы все, я требую доктора! Я не пьян!» — в то время как Мулкастер из следующей камеры кричал: «Ну погодите, вы еще, клянусь богом, за это заплатите! Имейте в виду, вы делаете большую ошибку. Позвоните министру внутренних дел! Пришлите моих адвокатов! Я требую неприкосновенности личности!»
Из соседних камер неслись негодующие стоны бродяг и карманных воришек, которым не давали спать: «Эй, там! Утихомирьтесь!», «Дайте людям вздремнуть!», «Что здесь, каталажка или сумасшедший дом?» А сержант ходил от двери к двери и увещевал их через зарешеченные окошки: «Вы у меня всю ночь тут просидите, пока не протрезвеете!»
Я в унынии уселся на койку и задремал. Через некоторое время шум стих и раздался голос Себастьяна:
— Чарльз! Чарльз! Вы здесь?
