Он отлично знал, что красив, и успехи у женщин говорили ему об этом достаточно ясно. Но чтобы выглядеть еще красивее, он придумывал себе кричащие театральные костюмы, над которыми потешалась вся армия. Его непомерное честолюбие объяснялось истинно гасконским тщеславием, взращенным неизменными успехами во всем и везде. Королевский титул доставлял ему огромное удовольствие. Так как об этом титуле в армии часто забывали, а подчас и умышленно игнорировали, как это делал, например, маршал Даву, то всякий, кто говорил Мюрату «Ваше величество», становился его другом.
Больше всего на свете Мюрат не любил думать. Когда Наполеон ставил его во главе многих тысяч всадников и приказывал прорвать фронт неприятельской армии, он только обнажал саблю и зычным голосом подавал команду «Вперед!», а затем несся, сломя голову, рубил и топтал все, что стояло на пути. Мюрат был уверен в себе и знал, что если он командует «Вперед!», то отставших не будет. Отчаянный гасконец был твердо убежден, что во всех обстоятельствах жизни не только можно, но и нужно, не раздумывая, бросаться только вперед. Но при этом часто, особенно на завершающем этапе своего боевого пути, он забывал, что за его спиной не всегда стоят тысячи храбрых кавалеристов.
Бурная стремительность не являлась единственным достоинством Мюрата на войне. Так, в сложной обстановке он обычно никогда не терялся, но для самостоятельного командования все же был человеком чересчур рискованным.
В нем было много элементарной природной хитрости, он мог поймать противника в ловушку, как это было с князем Ауэрспергом на Таборском мосту в 1805 году. Но в то же время никого нельзя было поддеть на военную хитрость легче, чем Мюрата. Так, в том же 1805 году он позволил обмануть себя М. И. Кутузову, что позволило последнему спасти свою армию, над которой нависла угроза окружения. То же самое произошло и в октябре 1812 года при Тарутино, когда Кутузов вновь перехитрил его. И подобных примеров было достаточно. Только могучая рука Наполеона, которому нужен был Мюрат с его несравненным умением кричать «Вперед!» и увлекать за собой в атаки большие массы кавалерии, с его причудливыми костюмами и пышными плюмажами из страусиных перьев, с его знаменитым хлыстом, делавшим чудеса в атаке, могла поддерживать этого безумно храброго и вместе с тем беспомощного человека на той высоте, на которую он сам же его и вознес.
Вот какую яркую и исчерпывающе полную характеристику своему сподвижнику дал Наполеон, уже находясь на острове Св. Елены: «Он обязан был мне всем, чем был впоследствии. Он любил, могу даже сказать, обожал меня. В моем присутствии он благоговел и всегда был готов пасть к моим ногам. Мне не следовало бы удалять его от себя: без меня он ничего не значил, а, находясь при мне, был моей правой рукой. Стоило мне только приказать, и Мюрат в миг опрокидывал 4 или 5 тысяч человек… Но предоставленный самому себе, он терял всю энергию и рассудительность. Не понимаю, как такой храбрец мог иногда трусить. Мюрат был храбрым только в виду неприятеля, и тогда он мог превосходить храбростью всех на свете… В поле он был настоящим рыцарем, а в кабинете — хвастуном без ума и решительности». Там же, на острове Св. Елены, но в разное время, Наполеон внес еще ряд дополнений в нарисованный им портрет Мюрата. Вот одно из них: «Я никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийской атаки».
Как и все наполеоновские маршалы, Мюрат был храбрым и мужественным воином, выдающимся боевым генералом, затем маршалом Империи, долгие годы отважно сражавшимся с многочисленными врагами Франции сначала под революционными знаменами, а затем — под императорскими орлами. Как и большинство маршалов Первой империи, Мюрат обладал ярким военным талантом, но его военные дарования не выходили за рамки тактического масштаба, отдельно взятого боя или сражения, когда требовалось решение какой-то конкретной, частной боевой задачи. Тут Мюрат — как боец первой линии— был незаменим. Любое боевое столкновение было для него родной стихией. Выдающаяся отвага и поразительное тактическое чутье во время боевых действий компенсировали ему многие другие недостатки. Но, будучи блистательным тактиком, он не обладал талантом полководца, показал себя крайне слабым стратегом. Со всей очевидностью доблестный гасконец подтвердил это и в Испании (1808), и в России, и в Восточной Пруссии, и в Польше (конец 1812 года — начало 1813 года), когда Наполеон попытался использовать его в роли главнокомандующего, не говоря уже о его бесславной кампании 1815 года в Италии.
Во всех войнах, в которых Мюрату довелось участвовать, он отличился прежде всего как способный бригадный, затем дивизионный генерал; в годы Империи прославился как командующий резервной кавалерией Наполеона, четко и неукоснительно исполнявший приказы и распоряжения своего главнокомандующего на поле боя. Именно в этом качестве он и проявил себя как крупный военачальник. Блестящий кавалерист, всегда устремленный вперед, бесстрашный и находчивый в бою, предприимчивый и отважный — это был своего рода самородок, «дитя природы», всем обязанный своей неукротимой энергии и легендарной храбрости.
Бесшабашная удаль, боевой азарт, захватывающее дух ощущение риска, готовность в любой момент поставить на карту свою жизнь — все это было в крови у Мюрата. Наглядным подтверждением тому служит подвиг, совершенный им в 1805 году вместе с таким же храбрецом, как и он сам, маршалом Ж. Ланном, когда ими был захвачен Таборский мост на Дунае. Недаром весьма скупой на похвалы Наполеон, в армии которого всегда имелось несчетное количество храбрецов, дал такую оценку Мюрату: «Я не знал никого храбрее Мюрата и Нея. Но первый из них был благороднее по характеру, великодушен и откровенен».
В сложной обстановке Мюрат обычно сбрасывал маску королевской напыщенности и становился, как когда-то в годы своей революционной молодости, простым, доступным и великодушным человеком, запросто общающимся со своими подчиненными. Он в совершенстве владел искусством воздействия на войска, умел вдохновить, увлечь и повести их за собой, проявляя при этом не только личную храбрость, но и истинно гасконское остроумие.
В своей боевой практике Мюрат широко использовал личный пример военачальника. Нередко участвовал в боевых схватках наряду с рядовыми солдатами, даже когда в том не было особой необходимости.
Бывали случаи, когда в пылу боевого азарта Мюрат настолько увлекался, что его действия входили в противоречие с планами Наполеона. И тогда императору приходилось одергивать своего маршала, а иногда и подкреплять свое неудовольствие выговором. Так, к примеру, в 1805 году Мюрат получил от императора записку такого содержания: «Вы несетесь как какой-нибудь вертопрах, не вникая в данные мною приказы». Как личность Мюрат был полон сплошных противоречий. Несмотря на свое исключительно высокое положение в военной иерархии Первой империи и родственные отношения с императором, он панически боялся своего грозного шурина, так же, как и в те далекие годы, когда был всего лишь простым капитаном.
Мюрат никогда не осмеливался возражать своему главнокомандующему, затем императору, чем ставил себя в ряде случаев в крайне неприглядное положение. Вот один из примеров такого рода. В самом начале Русской кампании 1812 года Наполеон приказал командиру 2-го кавалерийского корпуса генералу Л. Монбрену занять Вильно (Вильнюс), где находились крупные склады русской армии. Генерал немедленно приступил к выполнению поставленной задачи. Но тут в дело вмешался его непосредственный начальник Мюрат, у которого, как оказалось, были свои планы в отношении использования 2-го кавалерийского корпуса. Не осмелившись, как всегда, возражать Наполеону и глубоко уязвленный тем, что император отдает приказы подчиненным ему генералам через его, Мюрата, голову, он воспротивился своевременному выполнению приказа Наполеона и по существу сорвал его. Когда французы все же заняли Вильно, склады уже горели. Наполеон был взбешен. Прямо перед фронтом его войск он устроил Монбрену страшный разнос. «Я отправлю вас в тыл! Вы ни на что не годны!» — в ярости кричал император. Все попытки генерала оправдаться сразу же пресекались. «Молчать!» — гремел император. Эта сцена происходила в присутствии Мюрата. Монбрен бросал на него выразительные взгляды, справедливо полагая, что его прямой начальник должен вмешаться и защитить своего подчиненного от несправедливых обвинений. Но неаполитанский король всем своим видом демонстрировал, что не имеет к этому никакого отношения. А разнос продолжался, набирая обороты. «Но, сир…» — пытался возразить Монбрен. — «Молчать!» — «Сир…» — «Молчать!» И тут храбрый кавалерист, герой многих сражений, не стерпев такого к себе отношения, буквально взорвался. Выхватив из ножен саблю, он отбрасывает ее далеко в сторону и, задыхаясь от ярости, бросает в лицо императору и всей сопровождавшей его пышной свите: «Да катитесь вы все к…!» Вздыбив коня, генерал прямо с места срывается в карьер и быстро исчезает из виду… Адрес, по которому
