«Совещание в канцелярии президента Физико-технического общества, государственный советник Эзау. Со стороны физиков присутствуют Дибнер, Баше, Клузиус, Хартек, Бонхеффер, Вирц и я. Химики Альберс, Шмиц-Думонт и еще один, третий, доложили о результатах своей работы по изготовлению парообразных урановых соединений [10]. Эзау намечает меры по сокращению работ в январе и феврале 1943 года».
Очевидно, он считал, что решение этой проблемы никак не способствует успеху в войне. А наука должна быть экономной!
В Обществе имени императора Вильгельма, объединявшем академические институты, назначение Эзау тоже встретили раздраженно. Альберт Шпеер доверял мнению ученых и потому с неприязнью относился к «выскочке и выдвиженцу». Вообще в конце 1942 года Шпеер ясно выразил свое отношение к ядерной физике. Он присудил институтам, которые возглавляли Гейзенберг, Боте, Ган и Раевский, вожделенную «степень срочности» DE. В то время даже такие секретные проекты, как работы над ракетными снарядами «Фау-1» и «Фау-2», не получили эту престижную категорию.
Четвертого февраля 1943 года председатель Общества имени императора Вильгельма, доктор Альберт Феглер, пригласил к себе Эзау и Менцеля. Он предложил им «определиться», какими работами в области ядерной физики займется его общество, а какими – Эзау. Как видно, Феглер вовсе не хотел терять именитых ученых, работавших у него в Институте физики в Далеме, и в этом упрямстве его ободрял Шпеер, обещавший любую поддержку: деньгами, сырьем, оборудованием.
Однако этот «раздел физики» не принес облегчения соперникам. Через несколько недель они снова встретились, чтобы судить, да рядить, да согласовывать.
Так, в эту труднейшую пору, зимой 1942/43 года, работы над «атомным проектом» приостановились. Их недавние участники изнывали от непрестанных раздоров. Между тем в США, как мы уже говорили, начал действовать первый в мире ядерный реактор.
А тут еще диверсанты союзников вывели из строя завод тяжелой воды в Норвегии.
И все же, несмотря на диверсию в Рьюкане и организационную неразбериху в стане немецких ядерщиков, успехи их к концу 1942 года были очевидны, а перспективы обнадеживали. Исследователи затевали новый большой эксперимент с урановым реактором; они реалистично представляли себе технические трудности, ожидавшие их, и они располагали достаточными промышленными мощностями для переработки урана.
Однако судьба атомного проекта уже «висела на волоске». Теперь, когда война затягивалась, на благосклонность властей можно было надеяться лишь в том случае, если реактор, наконец, заработает. В противном случае проект попадет в категорию третьестепенных программ, а значит, ученые столкнутся со множеством ограничений, с отсутствием финансирования, снабжения и прочими «прелестями», так знакомыми в наши дни их российским коллегам, потомкам героев и победителей.
И вот прекратились поставки тяжелой воды из Норвегии. Как просчитались немецкие физики, полагаясь на одну лишь фабрику в Рьюкане, столь уязвимую для диверсантов! Они были уверены, что каждый год будут получать до 4 тонн воды, и «истина сия столь же неколебима, как третий рейх». Теперь они получили свой «ядерный Сталинград».
В ноябре 1942 года доктор Вирц носился по всей Европе в поисках подходящих фабрик, которые после небольшого и скорого переоборудования могли бы начать выпуск тяжелой воды. Ему показались более- менее подходящими лишь два итальянских заводика, занимавшиеся электролизом: близ Мерано и в Котроне. Однако технология, ими используемая, мало годилась для выпуска тяжелой воды, и мощность их – 68 000 кВт – была вдвое меньше, чем норвежской фабрики.
Профессор Хартек, обратившись в отдел вооружений, посоветовал послать в Мерано двух или трех физиков под видом «штатских командированных», дабы они убедились, можно ли так же эффективно использовать имеющиеся в Италии электролизеры, как и те, что на фабрике «Norsk-Hydro». Сам же он полагал, что на этих итальянских заводах нужно доводить содержание тяжелой воды лишь до одного процента, а потом отсылать концентрат в Германию, чтобы повысить содержание тяжелой воды в нем до ста процентов. Мера эта рентабельнее, чем кажется на первый взгляд.
Весной 1943 года Хартек и Эзау лично осматривали завод в Мерано, причем Хартек, присматривая лично еще и за своим спутником, убедился, что тот мало верит в успех немецких ядерщиков. А потому помогать им не очень-то жаждет, хотя и польщен полномочиями, полученными от Геринга.
Между тем в конце марта истощился еще один из важных источников финансирования – отдел вооружений сухопутных войск прекратил свое участие в «атомном проекте» и даже, вопреки всем договоренностям, отказался выделить два миллиона рейхсмарок, уже заложенные в бюджет. Тень Сталинграда зловеще легла на планы немецких физиков.
Ущерб, нанесенный этим ударом, станет очевиднее, если учесть, что профессор Эзау, непосредственно руководивший «атомным проектом», выделил на 1943 год такую же сумму – два миллиона марок. Большая часть их (600 000 рейхсмарок) пошла на строительство десяти двойных ультрацентрифуг для обогащения урана-235. Опыты по разделению изотопов ксенона оказались успешными, и второго марта 1943 года был проведен первый опыт с гексафторидом урана. Его удалось обогатить на 7 процентов, поэтому и решено было изготовить сразу несколько таких центрифуг.
Другими статьями расходов в «гросбухе» профессора Эзау были: «Исследования урановых реакторов, расходы на производство металлического урана – 400 000 марок. Тяжелая вода, строительство промышленной установки в Германии – 560 000 марок. Иследования люминесцентных красок (для „Люфтваффе“) – 40 000 марок. Исследование способов защиты от радиоактивного излучения – 70 000 марок. Расходы на аппаратуру высокого напряжения, способную служить источником нейтронов – 50 000 марок. Химия и коррозия урана – 80 000 марок. Непредусмотренные расходы, особые статьи расходов – 200 000 марок».
17 апреля 1943 года ущерб, нанесенный фабрике в Рьюкане, был окончательно устранен. Но следовало смотреть правде в лицо. «Обстановка в Норвегии такова, что, вопреки всем принимаемым мерам, возможен новый акт саботажа, – докладывал Эзау. – Поэтому на тот случай, если фабрика в Норвегии вновь будет разрушена, нам надо наладить на „Лейнаверке“ при концерне „Фарбениндустри“… высококонцентрирование изготовленной в Норвегии тяжелой воды [11]».
Договорим за него: если фабрика в Норвегии будет полностью разрушена, тяжелую воду малой концентрации станут доставлять на завод «Лейнаверке» из Италии, из Мерано, ибо в обстановке строгой секретности начались переговоры с руководством тамошней фабрики об изготовлении там тяжелой воды.
«В любом случае мы будем иметь в своем распоряжении достаточное количество тяжелой воды для продолжения упомянутых опытов». Эзау, как и подобало опытному «царедворцу», вселял в начальство один оптимизм.
