Медведь выковыривал мясо из чебурека, подсовывал Шнурку.
– Ты ему пива дай, – подсказал Кабан.
– Ага… советчик хренов.
– … Погибли юность и талант
В твоих стенах.
Вове-баянисту ни рубля не кинули. Он вообще пока ничего не заработал.
– Угостили бы пивком… Дай хлебнуть, Кабан… Буксы горят.
– Один хлебнул, на дно нырнул. Прошло семь лет – известий нет, – схохмил Кабан.
– Не жмись… Когда-нибудь и я тебя выручу…
– Пей, – Кабан сунул Вове бутылку. – Ты ведь знаешь, мне не жалко…
– Кабан, ты – человек, – сказал Вова-баянист, опорожнив бутылку почти до дна.
– Допивай, – великодушно разрешил Кабан.
– Ты ваще – человек!
Вова-баянист, растроганный такой щедростью до глубины души, допил пиво.
– Хочешь, я для тебя «Таганку» спою? Для тебя одного?
– Не надо… – торопливо отказался Кабан.
Оленька слиняла по своим делам. Кабан подумал, что ему нужно как следует встряхнуться. Достал мобильник, позвонил Женечке.
– Прости, мы не договаривались… Но ты мне так нужна! Ты сегодня свободна?
– Для тебя? Я всегда свободна для тебя.
– Тогда приглашаю тебя в «Иль патио».
– Никогда не была в «Иль патио». С тобой не только в «Иль патио». С тобой хоть на край света…
«Иль патио» – это чуть-чуть ближе. Встречаемся на Новых Черемушках.
– Медведь, я ухожу, – объявил он.
– Благословляю, Кабан.
– Ты держись, Медведь. Брат…
– Кабан, брат! Я держусь… Изо всех сил держусь.
Они обнялись, как заведено. Кабан ушел, перекинув за спину гитару. Медведь еще пивка взял, угостил Вову-баяниста и попросил:
– Спой «Таганку», Вова… Для меня…
– Медведь, ты – человек! Только для тебя… Реально…
Вова, растягивая меха баяна, запузырил «Таганку» по уже десятому, наверно, кругу:
«Иль патио» – пиццерия веселая. В зале всегда битком. Но Кабан без очереди ухитрился отбить два места. Он вразнос пошел, шиковал, любое желание Женечки готов был выполнить.
– Что ты хочешь? – спрашивал он.
– Тебя хочу.
– Прямо здесь?
– Нет, милый, здесь криво.
Блин… Как приятно это звучит – милый…
– Что ты хочешь? – спрашивала она.
– Тебя хочу.
С ума сойти!
– И я хочу!
– Прямо здесь?
– Нет, милая, здесь криво. Хочешь, я тебе песню спою?
– Песню? Какую песню?
– Свою песню. Я сам ее написал.
– Ты здесь ее споешь?
– Здесь! А что такого? Тебя это смущает?
– Нет… Только не разрешат…
Кабан усмехнулся.
– Кому – мне? Сеня, мой друг, говорил, дух дышит, где хочет. Еще не родился человек, который мог бы мне что-либо не разрешить.
Он расчехлил гитару, вышел на середину зала и так зажег! Парни ревниво на него смотрели, а девчонки – любую уводи! А он только для Женечки пел.
Кабан сорвал сумасшедшие аплодисменты. В общем-то – наплевать! Эти аплодисменты ему до лампочки.
– Поехали ко мне, – шепнула Женечка. – Только предупреждаю… у меня не было никого до тебя.
«Господи… Женечка… а то, что у меня было до тебя… этого никогда не было», – подумал Кабан.
Кабан вернулся на Курский, как на крыльях прилетел: он стал у Женечки первым… А тут еще одно радостное событие: Шоник наконец вернулся. Буквально за пять минут перед Кабаном. С Надькой и куклой.
– Шоник!..
– Кабан!..
– Надька!..
– Кабанчик!..
Шоника обнимали, Надьку тискали, зацеловывали, совали ей деньги, Оленька купила мороженое. Но Шоник запретил давать мороженое Надьке. Горло слабое. Оленька сама съела. Вова-баянист объявил:
– Для Шоника и Надьки… исполняется «Таганка»…
– Заебал ты всех своей «Таганкой», Вова! Хрен с тобой, пой…
Шонику уже рассказали про Рину.
– Сам-то как? – спросил Шоник Кабана.
– Нормально.
– А твоя подруга? Женечка…
– Шоник… – Кабан закатил глаза. – Ты представить не можешь… Я у нее первый!
– Кабан, извини, это я могу представить. Я не могу представить, что она у тебя первая.
– А вот представь себе – первая! Любовь с первого взгляда… У меня первый раз такое!.. Шоник, я так рад тебя видеть!.. Наконец-то ты приехал… Опять наша группа вместе…
– Куда же я денусь от вас, Кабан?
– Давай Цоя забацаем, Шоник. «Видели всю ночь, гуляли всю ночь до утра!..»
– Давай, Кабан!
Всю ночь пили и гуляли. До утра! Как в песне Виктора Цоя.
На следующий день дождь так залил Москву, словно намеревался смыть ее с лица земли. Вечером объявили штормовое предупреждение. Гидрометцентр в этот раз не промахнулся. Бешеный ветер рвал провода, остановив движение троллейбусов. Срывал крыши. Крушил стекла витрин. Валил деревья. Москва не помнила такой вакханалии. На вокзальной площади шквальный порыв свернул в трубку огромный рекламный щит. Переход Курского вокзала затапливали потоки воды. Музыканты сгрудились в переходе. Кабан, Медведь, Шоник… Два Коли-Васи… Вова-баянист. Никто не играл, не пел. Какое там?.. Не до этого. Перепуганный Шнурок не высовывал носа из-под куртки Медведя. Надька прижимала к себе куклу.
