Ромыч ринулся вперед. Запрещенный много лет назад немецкий двигатель выдал все, на что был способен, и темно-серый болид исчез за левым бортом длинномера.
Покрышкин еще немного приотстал, высокий грузовик качнулся в сторону, словно пытаясь-таки сбить обгоняющего врага в кювет, но затем вдруг споткнулся. Удар, раздавшийся откуда-то спереди, был тяжелым, хрустящим и неприятным до ломоты в зубах. А затем фура вдруг натолкнулась на невидимую преграду и принялась складываться пополам в том месте, где тягач крепился к контейнеру.
Павел, навалившийся на тормоз, едва успел убрать капот машины из-под хвостовой части гиганта, вдруг так невесомо порхнувшей в воздухе. Тяжелейший грузовик, переворачиваясь, словно игрушка, рухнул на бок. По инерции заскрежетал вперед, срывая целые пласты асфальтового покрытия, застонал гнущимся железом. Через какие-то секунды упавший на борт тягач нырнул с насыпи, утягивая за собой контейнер, и тогда тот завалился окончательно.
Лопнули крепежи, с лязгом отрывались колеса, а фургон, хранящий мозг Бескровного, проехал несколько метров на правом боку и замер, дымясь.
Уровень загрузки – 96,6%
Покрышкин остановил машину в нескольких метрах от места аварии, и все четверо мигом выскочили наружу. Держа опрокинувшуюся фуру под прицелом, медленно двинулись к мятой «бэхе», утянутой грузовиком в кювет. Осторожно спустились с насыпи, и Алексея передернуло. Кроссовер, нырнувший прямо под днище грузовика и заставивший его перевернуться, был искорежен, хоть и стоял на колесах.
Продираясь через траву и ломаные кусты, кореец и Покрышкин принялись расшатывать изувеченные двери, пытаясь открыть. Срывали сработавшие подушки безопасности, с рычанием прорываясь внутрь, как шахтеры, спасающие свою бригаду из-под завала. Матвеев помогал, чем мог, безуспешно силясь оторвать правую заднюю створку. Худощавый тем временем наблюдал за грузовиком.
Выстрел.
Леша вздрогнул, чуть не упав в траву. Оглянулся, наблюдая, как по кабине перевернутого грузовика сползает чье-то тело. Не отнимая карабина от плеча, худой стрелок двинулся вокруг фуры, высматривая новых выживших. Матвеев приказал себе не забивать голову, принявшись с новыми силами рвать на себя дверь.
Вообще старинная машина удивила его своей прочностью – любое творение современного электропрома просто сложилось бы в гармошку, не рассчитанное на такие скорости. Кроссовер, хоть и был измят, пострадал меньше ожидаемого. Ромыч, залитый кровью с лысой головы до ног, был цел, если не считать огромного рубца на лбу; столь же незначительными травмами отделались и пассажиры заднего сиденья. И только боец с переднего кресла не подавал признаков жизни.
– Нормально, нормально все… – Сидящий у разбитой «бэхи» Ромыч отмахнулся, когда кореец попытался обработать его рану из автомобильной аптечки. – Вы бы лучше фурой занялись, пока ментов нет. Вот было бы здорово упустить педераста, так красиво завалив…
– Это было очень храбро, – негромко обронил Покрышкин, укладывающий на траву потерявшего сознание боевика, – я даже не думал…
– Талалихин, наверное, тоже не много думал, – странно усмехнулся лысый, ложась на землю. – Вали, Пашка, к фуре. Чтобы за всех – и за твоих, и за наших…
Павел кивнул, снимая с бедра автомат Калашникова. Проверил предохранитель, магазин, принялся неспешно подниматься по насыпи. Худощавый с карабином все еще держал грузовик на мушке, но больше никто не показывался.
Матвеев, бездумно оглядев место аварии и окровавленных людей на земле, машинально двинулся за шефом. Пачкая покрытые красным руки в пыли, вылез на насыпь, ощущая разгоряченную пульсацию асфальта. Где-то впереди, километрах в трех-четырех от перевернутого контейнера, виднелись первые домики поселка.
Покрышкин и худой медленно обошли фургон, останавливаясь перед искореженными створками входа. Алексей, чтобы не рисковать, занял позицию чуть в стороне, впервые за время операции пожалев, что так и не осмелился попросить себе оружие.
Затем боец с карабином держал контейнер на прицеле, а Павел повис на гнутых створках, принявшись раскачивать их. Однако большего, чем увеличить образовавшиеся после аварии щели, он добиться не смог.
– Эй, внутри! – он говорил негромко, но Матвеев был уверен, что если в кузове кто-то есть, они хорошо слышат голос Покрышкина. – Забаррикадироваться решили? Глупо… Вы мне не нужны, сами знаете. Открывайте двери и убирайтесь, даю слово, что останетесь живы…
– Пусть валят на хрен. – Раздался в ушах заплетающийся голос Ромыча, и Леша вспомнил, что передатчики все еще работают. – Верно говоришь, Пашка…
– Повторяю в последний раз. – Покрышкин согласно кивнул, будто лысый вожак мог видеть его из-за края насыпи. – Если не откроете фуру, буду бросать внутрь гранаты, пока не захлебнетесь собственной кровью. Считаю до трех. Раз…
Лязгнули засовы, кто-то добавил по ним ногой, чертыхнулся, ударил еще раз. Павел тут же отошел в сторону, поднимая автомат, чуть в сторону сместился и худощавый.
– Не стреляйте, мы открываем, – попросил кто-то изнутри, трогательно добавив, – пожалуйста…
Одна из створок рухнула под собственной тяжестью, лязгнув по асфальту. Внутри оказалось вовсе не темно – работало аварийное красноватое освещение, и в его свете Матвеев насчитал три фигуры. Они сгорбились под навесными шкафами, стоя на стене контейнера, и Леша не сразу заметил четвертого, которого держали на руках. Светлые рубашки, такие же брюки, поверх всего халаты, местами порванные во время падения. Ученые выбирались на солнечный свет покачиваясь и морщась, как кроты.
– Не стреляйте, – снова попросил тот, что шел первым. Во время столкновения у него выпала контактная линза, и теперь он прикрывал левый глаз ладонью. – Мы сдаемся…
– Нужны вы мне больно… – Покрышкин не спешил опускать ствол автомата. – Кто еще внутри?
– Никого, – покорно отчитался ученый, – только мы четверо, это стандартная смена для переезда… Остальные во втором фургоне.
– Это правда. – Максим ворвался в разговор довольно неожиданно и грубо. – Но Константин внутри, я точно знаю. Нужно спешить.
На какой-то короткий момент Леше показалось, что он слышит в голосе второго Бескровного азарт, и воспоминания о предательской братской натуре больно хлестнули его по сердцу. Нет, так не может быть, Максим идет на братоубийство не по своей воле, а лишь потому, что испробованы все другие способы. И это не азарт – просто он напуган, возбужден и, возможно, даже винит себя за происходящее…
– Сесть у обочины, вот здесь, – приказал ученым Павел, поведя коротким стволом «калашникова».
Те стадом покорных овец просеменили к краю дороги, откуда за ними могли наблюдать Ромыч и его экипаж. Сели на горячий асфальт, бережно опустив раненого и подложив ему под голову свернутый халат.
– Мы имеем медицинское образование, – неожиданно сказал один из них, совсем молодой, лет на десять моложе Матвеева, – можем помочь вашим раненым… – Он внимательно смотрел вниз, в сторону разбитого кроссовера.
– Да насрать, – ответил Покрышкин, – можете помочь… Дернетесь, будет хуже, а так – помогайте… Ромыч, мы входим.
– Давай, Пашка… Эй, узколобые, а ну сюда идите, раз врачи…
Словно в заколдованный грот или проклятую церковь, входили они, выставив перед собой оружие. Первым пробрался Покрышкин, поднырнув под нависающей сверху второй створкой, за ним худощавый и следом Матвеев. Двигаться приходилось по недавней стене, перешагивая через опустошенные аварией стеллажи, шкафы и встроенную технику. Держались правой стены, еще четверть часа назад бывшей потолком.
И вскоре, миновав шлюз и первый рабочий кабинет, они увидели его.
Иссиня-черный, будто выточенный из обсидиана, цилиндр торчал из стены под прямым углом, посверкивая искорками лампочек и индикаторов. Сантиметров сорок в диаметре, метр высотой. Большинство приборов было уничтожено аварией или обесточено, но Леша мог бы поспорить, что эта камера будет функционировать, даже если грузовик нырнет со скального обрыва.
