Серой копотью весь испещрен,      Словно шрифтом слепым... Устаревшие новости дня,      Что развеялся в дым.

Старик зимней ночью

Тьма на него таращилась угрюмо Сквозь звезды изморози на стекле — Примета нежилых, холодных комнат. Кто там стоял снаружи — разглядеть Мешала лампа возле глаз. Припомнить, Что привело его сюда, в потемки Скрипучей комнаты, — мешала старость. Он долго думал, стоя среди бочек. Потом, нарочно тяжело ступая, Чтоб напугать подвал на всякий случай, Он вышел на крыльцо — и напугал Глухую полночь: ей привычны были И сучьев треск, и громкий скрип деревьев, Но не полена стук по гулким доскам. ...Он светом был для одного себя, Когда сидел, перебирая в мыслях Бог знает что, — и меркнул тихий свет. Он поручил луне — усталой, дряхлой, А все же подходящей, как никто, Для этого задания стеречь Сосульки вдоль стены, сугроб на крыше: И задремал. Полено, ворохнувшись В печи, его встревожило: он вздрогнул И тяжело вздохнул, но не проснулся. Старик не может отвечать один За все: и дом, и ферму, и округу. Но если больше некому, — вот так Он стережет их долгой зимней ночью.

«Out, out...»[1]

Гудела циркулярная пила Среди двора, визгливо дребезжала, Пахучие роняя чурбаки И рассыпая вороха опилок. А стоило глаза поднять — вдали Виднелись горы, пять высоких гребней — Там, где садилось солнце над Вермонтом. Пила то дребезжала, напрягаясь, То выла и гудела вхолостую. Все было, как всегда. И день кончался. Ну что бы им не пошабашить раньше, Обрадовав мальчишку, — для него Свободных полчаса немало значат! Пришла его сестра позвать мужчин: «Пора на ужин». В этот миг пила, Как будто бы поняв, что значит «ужин», Рванулась и впилась мальчишке в руку Или он сам махнул рукой неловко — Никто не видел толком. Но рука! Он даже сгоряча не закричал, Но повернулся, жалко улыбаясь И руку вверх подняв — как бы в мольбе Или чтоб жизнь не расплескать. И тут Он понял (он ведь был не так уж мал, Чтоб этого не осознать, подросток, Работавший за взрослого) — он понял, Что все пропало. «Ты скажи, сестра, Скажи, чтоб руку мне не отрезали!» Да там уже и не было руки. Врач усыпил его эфирной маской. Он булькнул как-то странно и затих. Считавший пульс внезапно испугался. Не может быть. Но... стали слушать сердце. Слабей — слабей — еще слабей — и все. Что тут поделаешь? Умерший умер, Живые снова занялись — кто чем.

Чтоб вышла песня

Был ветер не обучен пенью      И, необузданно горласт,
Вы читаете Другая дорога
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату