художники – народ особый, сами знаете, и к тому же уверен, заплатили парнишке как надо; и вообще этим типам, художникам, им без разницы, чего рисовать, плати только. Извиняюсь, сэр, я отвлекся, сэр, я хочу сказать, где бы он ни запрятал эту штуку, я был полон решимости заполучить ее, а уж искать я умею.
Ларри покончил с сэндвичами, допил пиво и, громко рыгнув, вышвырнул бутылку за борт.
– Словом, сейф я открыл. К несчастью, ничего интересного, кроме толстенной пачки акций – они, конечно, тоже денежек стоили, – я там не нашел: только не забывайте, что по улице тоже надо пройти, и чтоб глаза на тебя не таращили, сколько всего тащишь, но и Ларри с Барри не дураки, чтоб что прохлопать, да только кроме французских картинок, новехоньких совсем – ну, они только подтверждали, чем этот мистер любил побаловаться, – и последнего завещания, по которому все вещички и все его хозяйство, приличное состояние, сэр, скажу я вам, все оставалось этой его жирной хозяйке, той, что на портрете…
– Короче, вы ничего не нашли, – нетерпеливо проговорил Дойл, утомленный неуемным красноречием Ларри.
– Нет, сэр, не нашел. Чего надеялся найти, не нашел. Однако когда я прочесал весь дом, с не меньшим разочарованием, конечно, и уже было собрался обратно через окно в подвале – в какое я вошел, понятно, – замечаю вдруг, дверь чуть приоткрыта. Кладовка или прачечная какая, я ее не заметил, когда внутрь пробирался. А теперь-то глаза к темноте попривыкли, я и увидел под дверью ботинок. Вернее будет сказать, сапог, который стоял и не двигался. Я и ногу в брючине разглядел: из этого самого сапога торчала. Я так и замер как вкопанный, вроде нашей статуи Нельсона, и битых минут десять изучал эту картину. Сапог, скажу я вам, был очень серьезный, да. На толстой подошве с гвоздями и стальным носком. А уж чистенький, ну вроде чепчика у младенца. С таким сапогом шутки не шутят. Разок двинет в печенку, и все кишки перевернутся. Только все время, что я на него смотрел, этот сапог даже не шевельнулся. Тогда я монетку швырнул, и грохоту там было, в тишине этой, будто пушка пальнула. И ничего. Даже не дернулся. Ну, я тогда малость осмелел. Решил сам действовать. И дверь открыл.
– И увидели 'серый капюшон', – сказал Дойл.
– Он самый и был, сэр. Сидел на стуле в темноте с закрытым лицом, а руки на коленях ладонями вниз.
– И он никак не прореагировал на ваше появление?
– Я было подумал, сэр, что налетел на какую краденую штуку из музея мадам Тюссо. Потому что эта фигура, сэр, так мне показалось, на живого человека совсем даже не походила.
– И что вы сделали? – спросил Дойл.
– Вытащил свечу из кармана, чтоб хорошенько рассмотреть эту штуку, и зажег. И тихонько так до его руки дотронулся. Еле прикоснулся, значит. А он не шевелится. Я тогда воском на него капнул. Опять ничего. Затем я ножичек из кармана вытащил и вроде как пощекотал этого типа. Даже мускул никакой не дрогнул. Только вот что удивительно, сэр. Он хотя и синий был весь, и холодный как рыба, а в моих мозгах застряло, что он все-таки не совсем мертвый был, в моем-то понимании. Конечно, меня страх пробрал, это точно. Прямо волосы на голове зашевелились, когда я сообразил, что очутился в компании этого приятеля полудохлого, чтоб его черти забрали. Не довелось мне с такими раньше встречаться.
– А пульс вы не пощупали?
– Признаюсь, сэр, это было для моих нервов уж слишком. Но я другое дело сделал, получше того. Капюшон с него скинул.
– И увидели голубую нитку!
– Да, сэр, его рот был зашит голубой ниткой, грубая работа, скажу я вам, а шов – свежий.
– А глаза?
– Глаза закрыты были, только веки зашиты не были.
– Он дышал?
– Дайте Ларри договорить, Дойл, – укоризненно произнес Спаркс.
– Не могу сказать, сэр. Видите ли, такая роскошь, чтоб прислушиваться, дышал этот мертвяк или нет, в сложившейся ситуации была никак не для меня. Когда я хорошенько разглядел его физиономию, оказалось, что я этого типчика знал.
– Вы знали его? – изумился Дойл.
– Ну да, сэр. Лэнсдоун Дилкс, тяжеловес из Уэппинга, бывший чемпион, мы все его тогда знали, вдобавок характер у него был очень тяжелый. Ну, это пока его не сцапали, когда он шею сломал какому-то лавочнику в Брикстоне.
– Так его посадили в тюрьму?
– Еще как посадили, по обвинению в самом поганом убийстве, и отправили в каталажку на три года. Представьте теперь, как я удивился, наткнувшись на старика Дилкса в погребе в Мэйфэр, да еще с заштопанным ртом, и сидел он вроде как механический солдатик, только завести надо.
– И что вы сделали?
– Ничего не сделал. Я услыхал, как ключ в двери наверху поворачивается, и Лэнсдоун тоже услыхал, потому как глаза у него открылись.
– Открылись глаза?
– Вы не ослышались, сэр!
– И он… узнал вас? – продолжал допрашивать Дойл.
– Трудно сказать, сэр. Потому как свечу я задул и дал деру, из кладовки и в окно, и пробежал полдороги, пока не увидел, что в доме опять темно. Ну, если б мне снова пришлось там оказаться, я б то же самое сделал. Этот самый Лэнсдоун Дилкс и в старой жизни был типом неприятным, прямо скажем, его компании лучше избегать было, и могу спорить, в этом своем новом виде он вряд ли переменился в хорошую сторону…
Дойл был обескуражен услышанным.
Ветер изменил направление и погнал тучи на запад. Дойлу показалось, что сразу похолодало чуть ли не на десять градусов. Шлюп бросало с волны на волну, и мачта угрожающе поскрипывала.
– А чей это был дом? – снова спросил Дойл.
Спаркс и Ларри переглянулись.
– Господи боже, джентльмены! – воскликнул Дойл. – Если эти мерзавцы гонятся за мной, то я, наверное, имею право знать, кто они. Вы просто обязаны…
– Это не в ваших интересах, Дойл, – запротестовал Спаркс.
– О каких, к черту, интересах вы говорите! Я свидетель убийства, вернее, двух убийств или даже трех, если считать Петрович. Я не могу вернуться в собственный дом, потому что он разорен, и вся моя жизнь летит в тартарары, а вы болтаете о каких-то интересах! Прикажете мне до конца своих дней трястись от страха и ждать, пока в один прекрасный момент меня не прирежут, как свинью?!
– Успокойтесь, Дойл.
– Ну уж нет, Джек! Либо я заодно с вами, и с этого момента мне станет известно все, что известно вам, либо катитесь к черту со всеми вашими делами, причаливайте к берегу, я высаживаюсь и сам побеспокоюсь о своей безопасности!
Дойл ненавидел скандалы и никогда никому их не устраивал, но сейчас он был доволен тем эффектом, который произвела его внезапная вспышка. Спаркс колебался, не зная, что ответить. Дойл достал револьвер.
– Даю десять секунд на размышления. После этого я проделаю хорошую дырку в вашем чертовом шлюпе, и еще вопрос, удастся ли кому-нибудь из нас добраться до берега, – угрожающе проговорил Дойл, взводя курок. – Я не шучу…
Ларри будто ненароком потянулся к карману.
– Не надо, Ларри, – сказал Спаркс, даже не обернувшись.
Ларри подчинился. Прошло несколько секунд.
– Время вышло, Джек, – сказал Дойл, поднимая револьвер.
– Дом принадлежит отставному бригадному генералу Маркусу Макколею Драммонду. Королевский мушкетный полк. Уберите оружие, доктор.
– Это имя мне не знакомо, – сказал Дойл, опуская револьвер.
– Послужной список генерала Драммонда отличается тем, что он ничем не отличается от других, –
