человека закрывал большой воротник, но Дойл успел заметить новые ботинки, застегивающиеся на пуговки. Значит, это женщина. Дверь отворилась, и тучная дама вошла внутрь. Но открывшего дверь человека Дойл разглядеть не успел.
Пять, минут спустя к дверям подлетел мальчишка и повторил условный стук. Он был одет кое-как, в руках держал увесистый сверток, обернутый в газету. Но и его Дойл как следует не рассмотрел.
Между 7.40 и 7.50 прибыли две пары. Первая – пешком. И мужчина и женщина явно люди простые; женщина с лицом землистого цвета была в положении. Мужчина крепкого телосложения занимался, по- видимому, тяжелым физическим трудом. Костюм был ему маловат, и он чувствовал себя крайне неловко. Они тоже постучали в дверь условным стуком. В подзорную трубу Дойл видел, что мужчина чертыхается, стараясь излить свою злость, а женщина, опустив глаза, терпеливо выслушивает его ругань. Дойл пытался понять по движению губ, что говорит мужчина. Получилось что-то вроде 'Деннис' и 'болтун'. Болтун? Они вошли в дом; дверь захлопнулась.
Вторая пара приехала в кебе. Не в дешевом городском, а в собственном, с кожаным верхом, запряженном прекрасной гнедой лошадью. Судя по тяжелому дыханию животного, экипаж гнали не меньше часа. Если они приехали с западной стороны, то, значит, из Кенсингтона или из Риджентс-парка, который расположен в самой северной части города, предположил Дойл.
Кучер спустился со своего места и открыл дверцу экипажа. Платье кучера и его почтительность говорили о том, что это старый слуга, хорошо знающий свои обязанности. Ему было около пятидесяти, и выглядел он мрачновато. Первым вышел молодой человек, стройный, бледный, одетый в модный костюм с галстуком и манишкой. Он был в бобровой шапке, это говорило о том, что он, отправляясь на сеанс, либо перестарался в выборе туалета, либо прибыл с какого-то торжественного обеда. Молодой человек огляделся вокруг с видом наигранного превосходства, свойственного студентам Кембриджа или Оксфорда, – этих всезнаек Дойл недолюбливал. Отстранив кучера в сторону, он протянул руку, помогая своей спутнице выйти из экипажа.
Женщина, одетая в черное, была высокого роста, как и ее кавалер, изящная, с гибким станом и скользящей походкой, привлекавшей к ней внимание. Капор оттенял ее бледное лицо с высокими скулами; сходство с молодым человеком было поразительным. 'Наверняка его сестра, – решил Дойл, – только чуть старше'. Это все, что он успел разглядеть, пока молодые люди поднимались по ступеням. Мужчина постучал в дверь, ни о каком пароле, по всей видимости, и не подозревая. Пока они ждали, молодой человек в чем-то бурно упрекал свою сестру – возможно, выражая недовольство тем, что его занесло сюда. Похоже, он сопровождал молодую даму без особого энтузиазма, однако она не обращала внимания на упреки брата. Дойл почему-то решил, что, несмотря на внешнюю хрупкость, эта женщина обладает твердым характером.
Женщина беспокойно огляделась по сторонам. 'Это она писала письмо, – подумал Дойл, – и, может быть, ищет меня'. Он чуть было не бросился через дорогу, но в этот момент дверь отворилась, и пара исчезла в глубине дома.
На занавесях гостиной плясали тени. В подзорную трубу Дойл увидел, что к молодой женщине приближается человек, силуэт которого он недавно разглядел в окне. Человек подошел в сопровождении беременной женщины, которая взяла у вновь прибывших головные уборы. Мужчина жестом пригласил сестру и брата пройти в другую комнату, и Дойл не мог далее наблюдать за ними.
'Отчаяние в ее поведении вовсе не ощущается, – подумал Дойл. – Эта женщина движима прежде всего страхом. И если дом 13 по Чешир-стрит – ловушка, то она с готовностью устремилась в нее'.
Сунув подзорную трубу в карман и убедившись, что револьвер в порядке, Дойл покинул наблюдательный пост, пересек улицу и подошел к кучеру, который в это время раскуривал трубку, опершись о дверцу кеба.
– Извините, любезнейший, – обратился к нему Дойл со сдержанной полуулыбкой. – Не здесь ли проходит спиритический сеанс? Мне сказали, это на Чешир-стрит, тринадцать.
– Не могу знать, сэр.
'Голос равнодушный, ничего не выражающий. Возможно, действительно не знает', – подумал Дойл.
– Но разве эта леди… Леди и ее брат… ну да, а вы их кучер, не так ли? Сид, верно?
– Тим, сэр.
– Тим, правильно. Это вы летом подвозили нас с женой с вокзала, когда мы возвращались из деревни.
Кучер искоса посмотрел на Дойла, видимо решив как-то поддержать разговор:
– Из Топпинга, стало быть.
– Именно. Из Топпинга. Туда приезжала…
– Опера.
– Конечно… Ладно, признайтесь, Тим: вы меня помните или нет?
– У леди Николсон каждое лето собирается куча народу, – словно извиняясь, пояснил Тим. – А уж особенно когда приезжает опера.
– Я пытаюсь припомнить, был ли ее брат в те выходные или он оставался в Оксфорде?
– В Кембридже. Полагаю, он был там, сэр.
– Конечно, теперь вспомнил. Хотя что удивляться, я ведь был в Топпинге всего однажды.
'Пожалуй, нужно прекратить этот идиотский разговор, – промелькнуло в голове у Дойла, – иначе все испорчу'.
– А вы любите оперу, Тим?
– Я, сэр? Нет, такие штуки не для меня. Я кучер, мое дело господ возить.
– Ну и хорошо. – Дойл посмотрел на часы. – Надо же, уже почти восемь. Мне пора. Будьте здоровы, дружище. Не замерзните тут.
– Благодарю, сэр, – выразил свою признательность Тим и повернулся к лошади.
Дойл взбежал по ступенькам. Леди Кэролайн Николсон – он сразу вспомнил ее полное имя. Ее свекор занимает какой-то важный пост в правительстве, к тому же он один из пэров Англии. Топпинг – их родовое поместье, где-то в Сассексе.
Как лучше постучать? Пожалуй, условным стуком: три коротких удара, пауза, четвертый удар. Главное – вызвать кого-нибудь к двери, а там будет видно. Дойл собирался постучать своей тростью, однако едва он коснулся двери, как она широко распахнулась. Звука открываемой щеколды он не слышал, возможно, дверь была плохо заперта.
Дойл вошел. В просторном холле было темно и пусто, на дощатом полу не было даже обычного коврика. Он увидел закрытые двери справа, слева и впереди. Обшарпанная лестница вела куда-то наверх. Ступени заскрипели, когда он ступил на лестницу. Не успел он подняться на третью ступеньку, как услышал, что входная дверь захлопнулась. На этот раз он отчетливо различил звук падающей щеколды. Может быть, дверь захлопнуло сквозняком?
Кругом было темно, но на столе в бронзовом подсвечнике теплился огонек. Протянув руку к свече, пламя которой задрожало в ответ на его движение, Дойл заметил возле подсвечника стеклянную чашу, на поверхности которой плясали причудливые черные тени.
Чаша была большого диаметра; ее стенки покрывал толстый слой копоти, но под ним легко угадывался какой-то рисунок. Дойл нащупал пальцами заостренные рога, венчавшие голову животного. Чаша была наполнена каким-то варевом, черным и пенившимся, от которого исходил густой неприятный запах. Инстинктивно передернувшись от отвращения, Дойл хотел было тронуть жидкость, но в этот момент на ее поверхности что-то зашевелилось. Сосуд задрожал, ударяясь донышком о стол. Из него послышался звенящий, режущий ухо свист.
– Ну ладно, к этому мы еще вернемся, – пробормотал Дойл, отпрянув от стола.
Из-за двери донеслись тихие ритмичные звуки голосов, почти сливавшиеся с этим свистом и, возможно, как-то способствовавшие его появлению. 'Похоже на ритуальное песнопение… Жаль, что слов не разобрать', – подумал Дойл, напрягая слух.
Дверь справа отворилась. Перед ним появился мальчик, тот самый, которого он заметил на улице. Мальчик смотрел на доктора, нисколько не удивляясь, что видит его здесь.
– Я пришел на сеанс, – сказал Дойл.
