груди.
– Вы слышите, доктор? И так каждый день. Так что вы зашли кстати, – отдышавшись, проговорил Спайви. – Это все от перемены погоды. Я просто не в своей тарелке. Этот туман после неожиданной оттепели доконает меня. Ну, заходите, заходите, доктор. Надеюсь, вы захватили свой саквояж с инструментами и сможете осмотреть меня.
Войдя в дом, Дойл разделся и повесил пальто и шляпу на вешалку.
– Извините, Спайви, сегодня я пришел к вам не как врач, а как частное лицо, – сказал Дойл, прикрывая рот ладонью: если бы Спайви заметил, что Дойл простужен, он выпроводил бы его как можно скорее.
– Я плохо сплю последнее время, доктор, – пожаловался Спайви, пропустив мимо ушей слова Дойла. – А если я как следует не отдыхаю, то становлюсь совершенно беззащитным перед любой инфекцией.
– Вас беспокоят сновидения?
– Жуткие… Я просыпаюсь в холодном поту, но снов не помню. Только засну, тут же просыпаюсь словно от толчка. Нисколько не сомневаюсь, что мое недомогание – начало какого-то заболевания.
Квинс провел Дойла в гостиную, служившую одновременно хранилищем газет. Комната была просторной, мебель – довольно старой и обшарпанной, но стулья были покрыты чехлами. И если бы не стопки газет, то порядок в комнате можно было бы считать идеальным. На столе, возле которого расположился Квинс, лежали многочисленные коробочки с лекарствами. Спайви снова закашлялся, дергая головой, увенчанной гривой непослушных рыжих волос. Цвет лица у Квинса был на редкость приятный, и вообще он производил впечатление человека вполне здорового.
– Доктор, вы не захватили с собой стетоскоп? – с тревогой спросил Квинс. – Я чувствую, как у меня в груди все прямо разрывается от этого чертового кашля. Может, я сломал ребро и у меня внутреннее кровоизлияние? В такую паршивую погоду, особенно в январе, ни в чем нельзя быть уверенным.
– На вашем месте я не стал бы беспокоиться…
Однако Квинс закашлялся снова и выплюнул мокроту в платок. Он разглядывал платок, как какую-то святыню.
– А что вы на это скажете? – спросил он, протягивая платок Дойлу.
– Ешьте побольше апельсинов, – посоветовал Дойл, делая вид, что внимательно разглядывает платок. Затем он протянул Спайви портрет: – А что вы, в свою очередь, можете сказать об этом?
Квинс не стал дотрагиваться до рисунка – он редко прикасался к чему-нибудь без перчаток, – но разглядывал его внимательно. Дойл молча ждал. Он не считал нужным объяснять, чей это портрет и почему эта женщина интересует его. Если Спайви действительно ясновидец, пусть покажет это на деле.
– Хотите, чтобы я рассказал вам о ней? – спросил Квинс.
– Да. Если это возможно.
Спайви не сводил с портрета глаз. Взгляд его странно затуманился.
– Не может быть, – произнес он через минуту почти шепотом. – Не может быть.
– Что не может быть, Спайви?
Маска спокойствия слетела с лица Квинса, он побледнел и напрягся. Глаза у него расширились, как у совы, взгляд бесцельно блуждал по комнате. Он был в трансе и видел то, чего не могли видеть другие.
'Как быстро ему это удалось, – промелькнуло в голове у Дойла. – Может, он и впрямь ясновидец?'
– Вы меня слышите, Квинс? – спросил Дойл, выдержав паузу.
Спайви кивнул как во сне.
– Скажите, что вы видите?
– Солнечный день… поляна… мальчик…
'Я на это не мог и надеяться', – подумал Дойл.
– Вы можете описать мальчика?
Спайви заморгал глазами, как слепой.
– Нет волос…
Нет волос? Что-то тут не так.
– Вы уверены, что не видите копну белокурых волос?
– Никаких волос. Яркая одежда. Голубая. Рядом лошадки…
Пони. Похоже, Спайви нужна подсказка. Может, мальчик – это жокей в атласной униформе?
– Он… на скачках?
– Нет. Рядом развилка дороги. Мужчины в красном.
– Букингемский дворец? – спросил после короткого раздумья Дойл.
– Высокое здание. Трава. Железные ворота.
'Похоже на королевские конюшни', – решил Дойл.
– Что там делает мальчик, Спайви?
Никакого ответа.
– Что особенного в этом мальчике, Квинс?
– Глаза. Он видит.
'Отлично. Похоже, я заработал себе на печенье'.
– Вы очень помогли мне, Спайви, – сказал Дойл. – А вы не сможете добавить что-нибудь о самой женщине?
Спайви нахмурился.
– Печенье?
– Печенье?
'Что-то слишком быстро он прочел мои мысли!'
– Коробка из-под печенья.
'Эта коробка что-то напоминает. Что именно? Да, вспомнил. Во время сеанса рядом с возникшим из дыма мальчиком была коробка – жестяная круглая коробка с какими-то буквами. Конечно, это была коробка из-под печенья. Но как об этом узнал Спайви? Не выудил же он это из моей памяти?'
– Вы, случайно, не знаете, что это за печенье, Спайви?
– 'Мамины сладости'.
А вот это уже кое-что! Печенье 'Мамины сладости'. Дойлу не терпелось броситься к Спарксу и похвастаться тем, что он с легкостью раскусил этот крепкий орешек.
– Что-нибудь еще, кроме коробки из-под печенья, Квинс?
Спайви покачал головой.
– Не вижу. Что-то там мешает.
– Что мешает, Спайви?
Похоже, Квинс 'видел' с трудом.
– Там тень. Большая тень, – сказал он.
Любопытно. Он уже не первый, кто говорит об этом. Спайви внезапно наклонился и вырвал рисунок из рук Дойла. Едва бумага оказалась у него в руках, как тело Спайви задергалось будто под током. Дойл испугался, что изо рта Квинса сейчас повалит дым, но не смел коснуться руки ясновидца, опасаясь, что таинственная энергия пронзит и его самого.
– Проход! – в ужасе завопил Спайви. – Закройте проход! Не пускайте его! Трон! Трон!
'Это становится по-настоящему опасным', – подумал Дойл, схватив рисунок. Странно, но он и в самом деле ощутил какой-то неприятный зуд в руке. Спайви, однако, не выпускал рисунок. Дойл рванул сильнее, и бумага порвалась. Вероятно, поток невидимой энергии прервался, и Спайви как подкошенный рухнул в кресло. Взгляд его прояснился, но он все еще дрожал как в лихорадке, и капли пота выступили у него на лбу.
– Что случилось? – с трудом проговорил он.
– А вы не помните? – ошеломленно спросил Дойл.
Спайви отрицательно покачал головой. Дойл рассказал ему обо всем.
– Что-то набросилось на меня с этого портрета, – объяснил Спайви, пытаясь унять дрожь в руках. – Это что-то напугало меня до смерти.
– Да, сейчас вы не в лучшем виде, – признал Дойл.
– Я просто разваливаюсь на части. О господи, святые небеса! Вы не накапаете мне чего-нибудь успокоительного, доктор?
