получил студенческий табель. «Итак, — писал он радостно домой, — я теперь студент и состою в XIV классе[5], имею право носить шпагу и треугольную шляпу».
Радость Белинского становится вполне понятной, если вспомнить значение Московского университета в те годы. Современник Виссариона Григорьевича по Московскому университету И. А. Гончаров пишет: «Наш университет в Москве был святилищем не для одних нас, учащихся, но и для их семейств и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных, может быть, громких, блестящих деятелей общества. Студенты гордились своим званием и дорожили занятиями, видя общую к себе симпатию и уважение. Они важно расхаживали по Москве, кокетничая своим званием и малиновыми воротниками. Даже простые люди, и те при встречах ласково провожали глазами юношей в малиновых воротниках».
То же отмечает и Герцен в «Былом и думах»: «Московский университет вырос в своем значении вместе с Москвою после 1812 года; разжалованная императором Петром из царских столиц, Москва была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею) в столицы народа русского. Народ догадался по боли, которую чувствовал при вести о ее занятии неприятелем, о своей кровной связи с Москвой. С тех пор началась для нее, новая эпоха. В ней университет больше и больше становился средоточием русского образования. Все условия для его развития были соединены: историческое значение, географическое положение и отсутствие царя».
СТУДЕНТ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Материальное положение Белинского в Москве оказалось значительно хуже, чем было в Пензе. Отец его, не удовлетворенный жизнью, видя в общественной и служебной среде пустоту, мелкие интересы и эгоизм, а в семейной жизни упреки недовольной жены, стал опускаться все более и более, запил так, что потерял окончательно врачебную практику и очутился на грани нищеты.
Виссариону нужно было самому теперь заботиться о куске хлеба и «о том, как бы помочь семье, где были маленькие дети. В поисках выхода из трудного положения он подает в октябре месяце прошение о принятии его на казенное содержание в университет, на так называемый «казенный кошт». Ответ последовал не скоро. Только в январе 1830 года Белинский был зачислен в число «казенных студентов».
Первый год студенчества промелькнул быстро, оставив после себя яркий след благодаря шумному товариществу и многим интересным лекциям. Превосходное описание студенческой жизни того времени мы находим у М. Ю. Лермонтова, поступившего в Московский университет годом позднее Белинского:
Студенты предъявляли высокие требования к своим профессорам. Не отвечавших этим требованиям они не уважали; даже презирали. Однажды попечитель спросил студента: «Сколько у вас профессоров в отделении?» — «Без Малова девять», ответил студент, давал понять, что профессора Малова, грубого и невежественного, необходимо вычитать, говоря об университетской профессуре.
Зато знающих, талантливых профессоров студенты горячо любили; на их лекциях аудитории были всегда полны, каждое слово жадно воспринималось и возбуждало юношескую мысль. К таким профессорам принадлежал М. Г. Павлов, преподававший физику и сельское хозяйство. Но, как свидетельствует Герцен, слушавший Павлова, «физике было мудрено научиться на его лекциях, сельскому хозяйству невозможно, но его курсы были чрезвычайно полезны, Павлов стоял в дверях физико-математического отделения и останавливал студента вопросом: «Ты хочешь знать природу? Но что такое природа? Что такое знать?..» И в своих блестящих лекциях излагал студентам современные философские системы, приоткрывая перед ними сияющие вершины знания». Наряду с Павловым большой популярностью пользовался И. И. Давыдов, профессор истории и русской литературы. Его лекции привлекали не только студенческую аудиторию. Однажды послушать Давыдова приехал Пушкин, находившийся тогда в Москве
«Мы, — рассказывает И. А. Гончаров, который в то время был студентом, — все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию, Речь шла о «Слове о полку Игореве». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию, после Давыдова, и Каченовский. Нечаянно между ними завязался по поводу «Слова о полку Игореве» разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор… Мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина и обоих профессоров. Не умею выразить, как велико было наше наслаждение — видеть и слышать нашего кумира».
В конце пребывания Белинского в университете начал чтение лекций профессор теории изящных искусств и археологии Н. И. Надеждин. Лекции Надеждина вначале имели шумный успех. Обладая замечательной памятью, он читал, не пользуясь никакими записками, всегда горячо и вдохновенно. Но требовательная молодежь скоро заметила, что профессор слишком много импровизирует, недостаточно углубляется в свой предмет, в его красноречии не все искренне. Наступило охлаждение, хотя интерес к лекциям Надеждина все же остался, и студенты продолжали посещать его лекции.
ВЫХОД В ЖИЗНЬ
Осенью 1830 года в Москве началась эпидемия холеры. Лекции в университете были прекращены, казенным студентам запретили выходить из общежития. Теперь Белинский мог познакомиться со всей прелестью «казенного кошта». Он с возмущением пишет домой: «Я теперь нахожусь в таких обстоятельствах, что лучше согласился бы быть подьячим в чембарском земском суде, нежели жить на этом каторжном, проклятом казенном коште. Если бы я прежде знал, каков он, то лучше бы согласился наняться к кому-нибудь в лакеи и чищением сапог и платья содержать себя, нежели жить в нем».
Белинский продолжает и в университете протестовать против всякого произвола и насилия. Одному из студентов крайне нужно было уйти из общежития в город. Несмотря на строгое запрещение начальства, он все-таки отлучился. После возвращения его за самовольную отлучку немедленно посадили в карцер, не принимая с его стороны никаких объяснения. Тогда Белинский, вместе с другим студентом, Чистяковым, собрал большинство казенных студентов в круглую залу университета и потребовал инспектора. Опасаясь крупных неприятностей за самоуправство, инспектор согласился освободить наказанного студента из карцера. Инцидент был улажен, но к Виссариону с тех пор начальство стало относиться подозрительно.
Во время холеры Белинский и еще человек пять студентов составили маленькое литературное
