ничего не говорит.
— Пойдемте со мной, увидите сами! — предлагает Велчева.
Она ведет меня по коридору в самый его конец, достает из кармана халата ключ и отпирает одну из дверей.
Небольшая круглая комната. Точнее, не круглая, а шестиугольная. На трех стенах окна, остальные три до потолка заставлены старыми библиотечными шкафами с витринами, до отказа набитыми толстыми книжными томами. Окна во всю стену. Столик и два стула с подлокотниками. Старая библиотечная стремянка да подшивки пыльных журналов завершают обстановку.
Идеально. Это как раз то, что мне нужно.
— Здесь не очень… — мнется Велчева.
Ей кажется, что старый библиотечный склад не совсем подходит для моей работы. Но мне здесь определенно нравится, и я прошу прислать с кем-нибудь дневники доктора Манолова. Какие точно? Все, если возможно. И оставить ключ, что она и делает немедленно.
— А дневники вам принесет Эмилия, — сообщает Велчева. — Потом смотрит на свои часики. — О! Время летит. Когда проголодаетесь, скажите, и я отведу вас пообедать в наш клуб.
Она выходит, а я осматриваю свою берлогу. Человек назвавший этот склад “ротондой” должно быть обладал развитым чувством юмора. Впрочем, помещение это являло очередной образец архитектурных абсурдов, с которыми мне приходилось встречаться и прежде. Такие детища рождаются в результате мучительных раздумий архитекторов над тем, как украсить фасад так, чтобы его уродства не бросались в глаза и при том, удивить непосвященных. Им и в голову не приходит, что здесь однажды придется работать кому-то вроде меня.
В двери стучат. Должно быть, лаборантка Эмилия.
Да, это она. Маленькая, худенькая и очень милая. Ей не больше двадцати. В руках она держит две толстые прошнурованные тетради.
— Меня зовут Эмилия, — говорит она. — Ведь это вы…
Из ее глаз ручьем хлынули слезы.
Я предлагаю ей войти и подхватываю дневники.
Она плачет так искренне и так по-детски, что у меня ком застревает в горле. Пытаюсь утешить ее, но не выходит, получается что-то банальное и совершенно ненужное. Ничем не могу помочь ей. Человека не стало, и ничто не в состоянии вернуть его к жизни.
— Эмилия, — говорю я глухо, — я тоже знал доктора Манолова!
Из больших карих глаз продолжают катиться слезы, но она все же начинает успокаиваться.
— Знаю, как вам тяжело… — продолжаю я, — но ради него… Очень прошу вас, припомните, пожалуйста, некоторые вещи! Над чем вы работали в последний день? Расскажите мне! Начиная с самого утра, по порядку…
— Утром, — говорит она, вытирая слезы, — я вошла в его кабинет, чтобы спросить… А он говорит: “Минуточку, Эми, сейчас закончу!” — Он что-то дописывал… Я достала штативы и нужные реактивы, расставила по своим местам…
Дальше последовала картина повседневной работы обычной иммунологической лаборатории. Но я хотел бы уточнить одну подробность.
— Эмилия, а что он писал тем утром? Доклад? Или какое-нибудь научное сообщение?
— Нет… — Она колеблется. — Мне кажется, нет. Что-то другое.
— Ты уверена?
— Ну… — Она опять вытирает слезы. — Для докладов он собирал разные журналы, делал выписки, а для сообщений просматривал дневники. Я не раз видела, как он работает!
Я не удивляюсь. Такие лаборантки, как она, обладают безошибочным чутьем. Все понимают с полуслова.
Потом они просматривали пробы. Доктор ей диктовал, а она записывала данные в дневник. Затем она сварила кофе, а Манолов дал ей задание на весь день и опять сел писать.
— Выходит, дневники вели вы?
— Да. Доктор Манолов лишь иногда дописывал в них что-то. Но вела я их. А что, я сделала что-то не так?
— Ну, что вы! Я просто спрашиваю. Доктор оставался здесь целый день? Кто-нибудь приходил к нему?
— Многие приходили… Доктор Велчева, доктор Стоименов… В обед он съездил в радиологическую лабораторию и вернулся оттуда с нашими пробами.
Одна из моих задач — разобраться в сути совместной работы. Радиология вообще живо меня интересует.
— Пробы находятся здесь? В последнее время вы часто проводили подобные опыты?
Она задумывается.
— Как вам сказать… две серии. Это была третья. Все отражено в дневнике.
— Хорошо. В котором часу вечера Манолов покинул лабораторию?
— Не знаю. Я ушла раньше.
— Эмилия, а на следующий день вы ничего такого не заметили?
— Нет… Лаборатория была уже опечатана.
— Большое спасибо, Эмилия! Попросите доктора Велчеву заглянуть ко мне.
Она встает и неуверенно спрашивает:
— Вы, наверное, войдете туда?
— Да, вместе с вами! Хочу только, чтобы вы взяли себя в руки. И вспомнили: где и что вы оставили в лаборатории, и все ли находится на прежнем месте! Но вначале позовите доктора Велчеву.
Она выходит и быстро идет по коридору. Затем стучится к Велчевой, а я останавливаюсь у двери напротив. Она опечатана полосками бумаги с печатями и подписями, выглядевшими нелепыми заплатами. Чистейшая формальность! Если кому-то было нужно побывать здесь, это можно было сделать той же ночью.
Велчева и Эмилия появляются в коридоре, я молча отпираю дверь, и мы втроем входим в кабинет.
Он почти такой же, как у Велчевой. Письменный стол, заваленный книгами и журналами, библиотека и несколько стульев. У окна — лабораторный шкафчик с микроскопом. На вешалке, прикрепленной к двери, висит несколько халатов. Все выглядит так, будто не мы, а Манолов должен был войти сюда и, облачаясь в один из халатов, с улыбкой спросить: “Эмилия, кто-нибудь интересовался моей особой?”
Это — мгновенное чувство, сильное и щемящее.
— Эмилия, — говорю я, — посмотрите внимательно! Все ли на своих местах, или быть может что-то не так?
Нет, все на месте. Она обходит кабинет, берет в руки и рассматривает две стойки с пробирками, осторожно выдвигает ящики стола, набитые разным лабораторным хламом, папками, листками бумаги, старыми бритвенными лезвиями, резиновыми пробками…
— Нет ли там того, что он тогда писал?
Спрашиваю тихо, но достаточно серьезно. Эти записки очень меня интересуют.
Она отрицательно качает головой.
Вряд ли записи находятся здесь. Раз он их писал днем, значит взял с собой, так что придется вновь порыться в его квартире.
Из кабинета мы переходим в лабораторию. Велчева извиняется и на несколько минут покидает нас — у нее в это время идут опыты. А мы осматриваем рабочие места у окон, шкафы с лабораторным имуществом, заглядываем в холодильник и два термостата, наполненные стойками с маленькими пробирками. Ничего интересного.
Я внимательно слежу за Эмилией, за каждым ее движением, за выражением лица. Неожиданно замечаю ее нерешительность. Я тут же оказываюсь рядом с ней. Что-то не так? Пусть даже незначительный на первый взгляд пустяк!
— Смотрите… — говорит она тихо, — я никогда бы так их не оставила!
