меня пальцами, отыскал самое чувствительное место и принялся тереть. Я царапала ему спину. У меня слезы текли из глаз. Невероятный экстаз нарастал, и я оторвала от него губы, чтобы простонать:
— Господи, Кости, да!
Это были плач и вопль. Он отозвался, опрокинув меня на себя, тем же движением поднял меня и зарылся ртом между моими бедрами.
Меня мгновенно сотрясла конвульсия. Его руки сомкнулись у меня на талии, а язык ощупывал мою плоть, он сосал, не выпуская клыков, упивался моим наслаждением. Я вцепилась в его волосы, содрогаясь от ряби последних волн.
Кости снова опустил меня на матрас, не отрывая рта. Я еще задыхалась от оргазма и обмякла на подушках. Он поднял голову, впился глазами в мои глаза, пополз по мне вверх.
— Смотри на меня, — попросил он, опуская чресла к моему лону.
Я смотрела, открывая бедра и выгибаясь навстречу. О господи, я и забыла, как растягивал меня Кости после долгого перерыва. Его естество проникало так глубоко, что слезы выступали на глазах. Да, да, я хочу тебя так!
— Сильнее. — Я застонала, когда он нежно задвигался во мне, но я не хотела нежности. Я хотела того, что, я знала, таится в нем за заботой и нежностью.
Он задвигался с большей силой и поцеловал, не закрывая глаз. И я не закрывала своих. Видеть его лицо, когда он был во мне, было невыносимо. Я ухватила его за волосы, приковавшись к нему взглядом, и целовала, пока не пришлось оторваться, чтобы вдохнуть.
— Я чувствую тебя на своих губах, — выдохнула я. — И хочу, чтобы ты чувствовал меня на своих. Я хочу высосать тебя, проглотить, когда ты придешь…
— Не говори так, а то я приду прямо сейчас. — Его пальцы стиснули мои бедра, прижали крепче. Он подходил.
Я чувствовала это в том, как он держал меня, и в размеренных, сдержанных толчках, опустошавших меня страстью. Его близость к оргазму наполнила меня эротической целеустремленностью, мне хотелось довести его до самого края.
Я втиснулась в него, вскрикнув от наслаждения:
— Еще! Бери меня сильнее!
Он отбросил сдержанность, и я задохнулась от слепящей остроты ощущений, заставлявшей меня подаваться за ним при каждом грубом быстром толчке. Достигнув вершины, он отбросил меня к изголовью и закричал, дрожа всем телом. Я приникла к нему, меня тоже била дрожь, и сердце готово было взорваться.
Через несколько секунд Кости отклеил меня от себя — и от изголовья — и уложил ничком на постель.
— Черт, Котенок, ты в порядке?
Если бы я не задыхалась так, его забота меня бы рассмешила.
— Иди ко мне.
Я притянула его на прежнее место. Он опирался на руки, чтобы не прижимать меня всем весом, его ладонь скользнула мне под затылок, когда я передвинулась ниже, чтобы припасть к его соску.
Он был соленым, но это, наверное, от моего пота. Его пальцы запутались в моих волосах, Кости притянул меня ближе, и из его горла вырвался глубокий стон.
— Теперь я буду нежнее, но ты мне снова нужна.
Я укусила и почувствовала, как он задрожал. Ага, нравится! И мне тоже нравилось, я не могла остановиться, трогала его, пробовала на вкус.
— Не надо нежностей. Мне нравится, когда ты забываешься. Забудься снова.
Я скользнула еще ниже, к той части, которая была соленой не от моего пота. Мои губы обхватили его, вбирая в себя, пока он не переполнил меня, и я застонала, когда он извернулся, чтобы ответить тем же.
Все смешалось в тумане кожи, губ, языков и твердой плоти. Мое желание от насыщения только нарастало, и он продолжал питать его. Казалось, прошел час, когда я сощурилась от проникшего из-за его плеча света.
— Ты включил лампу? — ахнула я, гадая, зачем он это сделал.
Кости выгнул шею и зажмурился:
— Быть того не может!
— Чего? — спросила я, когда он вскочил с постели.
Яркий свет хлынул в комнату, когда Кости раздвинул не замеченные мною прежде шторы. Он обернулся ко мне и поднял брови:
— Солнце.
Не могло уже настать утро. Но доказательство заливало его грудь желтыми лучами. Кости пристально взглянул на меня и рывком задернул окно.
— Мне все равно, — сказал он, возвращаясь в постель. — Так, на чем мы остановились?
27
— Ты шлюха!
Первый удар опрокинул меня на спину, прежде чем я успела понять, кто его нанес. За ним последовал еще один. Я пыталась защищаться, но руки меня не слушались. Секунду спустя я поняла, в чем дело. Они были прикованы к полу. Грегор, стоя рядом на коленях, безжалостно избивал меня.
— Ты об этом пожалеешь, — выговорила я в паузе между ударами.
— Ты мне угрожаешь?
Жестокий удар в живот заставил меня согнуться, насколько позволяли металлические скобы. Черт, кто это сказал, что во сне не чувствуешь боли?
— Я твой муж, хоть ты и не заслуживаешь права так меня называть, распутная сука!
Внезапно удары прекратились, и Грегор погладил меня по щеке:
— Chérie, зачем ты это делаешь? Зачем упорно сердишь меня? Ты знаешь, я должен побить тебя за измену, но мне от этого больно.
Я сквозь боль сумела рассмеяться:
— А, ясное дело! Тебе больнее, чем мне, да? Ты — величайший в мире мудак, Грегор.
— Будешь делать, что я скажу! — Фальшивая нежность исчезла. Он снова лупил меня при каждом слове. — Ты вернешься ко мне
— Давай-давай! Покажи, на что ты способен! Меня и раньше, бывало, били и мучили, а с тобой все пройдет, как только я открою глаза. Ты меня не запугаешь, Грегор.
Он схватил меня за волосы, дернул так, что я почувствовала, как подались скобы.
— Только позволь ему превратить тебя в вампира, — шипел он, — и тебе будет по-настоящему плохо. Понимаешь меня?
Я в упор смотрела на него:
— В шестнадцать лет я была к тебе неравнодушна. И когда память вернулась, кое-что еще оставалось. Но теперь, Бог свидетель, клянусь, что вобью тебя в землю. Ты меня понимаешь?
Он ударил так сильно, что перед глазами почернело, но мне его вспышка пошла на пользу, вышибла меня в реальность. Я услышала встревоженный голос:
— Котенок, проснись!
Меня тряс Кости. Щека еще слегка горела, и я понимала, что это не остаточная боль от кулаков Грегора. Кости меня не только тряс.
— Перестань, хватит с меня побоев, — пробормотала я, отмахиваясь от его рук.
Он не отпустил меня, но трясти перестал.
— Он тебя бил? Ты плакала во сне потому, что он тебя
Я села, натянула повыше одеяло и постаралась стряхнуть остатки сна. Призрачная боль растворялась
