перекладины висела полоса марли. Высота этих ворот равнялась десяти, а ширина – двадцати метрам. Планирующий на аэродром самолет должен был пройти в ворота, не задев марли.
Теперь могут показаться чересчур примитивными и даже смешными и самодельные ворота на военном аэродроме и марля, но по тем временам это никого не удивляло, а, напротив, говорило о находчивости и сметке людей эскадрильи, о горячем их желании сделать все для повышения своего летного мастерства. Чкалову очень нравилось это упражнение. Он проделывал его много раз и всегда с успехом.
Тренировочный полет через ворота навел Чкалова на мысль о чрезвычайной важности искусства точного маневра для будущих воздушных боев. Чтобы проверить себя, он и решил пролететь под аркой Троицкого моста. Малейшая ошибка в управлении машиной грозила здесь гибелью.
На этот полет Чкалов решился не сразу. Летая в районе Троицкого моста, он снижался над Невой так, что колеса его самолета почти касались воды. Не раз ходил он по Троицкому мосту и, делая вид, что гуляет, время от времени заглядывал через перила вниз. Опытный, зоркий глаз летчика отмечал и ширину пролета и высоту над водою. Чкалов улыбался удовлетворенный. Ворота на аэродроме были еще уже. «Пролечу!» – уверенно думал он.
День для полета был выбран ясный, безветренный. Река отражала голубое небо и темные контуры моста. В последний раз Валерий проверил свои расчеты: машину надо было провести точно посредине пролета под аркой, не задев ни устоев, ни ферм, ни воды.
…Оглушающее эхо от грохота мотора обрушилось на летчика в ту долю секунды, когда он промчался в теснине между устоев моста.
Полет под мостом был совершен среди бела дня, в многолюдном районе большого города, на глазах у сотен зрителей. Естественно, что молва о нем распространилась быстро. Особенно бурно обсуждалось это событие в Ленинградской истребительной эскадрилье. Большинство летчиков восхищалось блистательным авиационным мастерством Чкалова. Но нашлись и такие, что расценили этот полет как бессмысленное трюкачество. Валерий принимал поздравления и одновременно отшучивался от нападок.
– Чего вы от меня хотите? – говорил он. – Французский летчик за большие деньги взялся пролететь под Эйфелевой башней. Полетел и разбился. А я под мост даром слетал.
– Вовсе не даром, Валерий, – дружелюбно-иронически заметил один из летчиков. – Ты еще получишь за этот полет… суток пятнадцать гауптвахты.
На этот раз, однако, командование части ограничилось тем, что вынесло Чкалову за неуставные действия строгое предупреждение.
И. П. Антошина в то время не было. Вернувшись в Ленинград, он вызвал Чкалова и долго беседовал с ним. Валерий был еще молод, недостаточно опытен и не все, что чувствовал, умел передать собеседнику. Но Антошин понял и оценил по заслугам искреннее стремление Чкалова доказать, как далеко может шагнуть мастерство пилота, соединенное с мужеством и волей советского человека.
«Этот полет, – пишет И. П. Антошин в своих воспоминаниях, – отнюдь не был воздушным лихачеством, как кое-кто называл смелые полеты Чкалова, – здесь был трезвый, уверенный расчет…»
Такая оценка не помешала Антошину побранить Чкалова за слишком большой риск. Положение командира эскадрильи обязывало его осторожно относиться ко всему, что выходило за рамки дозволенного уставом.
Особая Ленинградская истребительная эскадрилья вела свою историю от 11-го авиационного отряда, которым в последний год своей жизни командовал знаменитый Нестеров.
Как-то раз, доказывая Антошину вредность чрезмерных ограничений в высшем пилотаже, Валерий для большей убедительности сослался на Нестерова.
– Его тоже на гауптвахту хотели посадить за то, что летал не по уставу, – упрямо напомнил он.
– Так ведь это же было до революции, и это был Петр Николаевич Нестеров! – возразил Антошин. – Его приоритет признал даже известный французский летчик Пегу, которого во всех газетах мира, в том числе и русских, называли тогда «творцом мертвой петли».
А Пегу сделал на самолете только французскую букву S, и то позже Нестерова.
– Про Пегу я знаю, – сказал Валерий. – Читал, как он провозгласил тост за талантливых русских летчиков и поздравил Нестерова с его первой в мире мертвой петлей. Что ж, видимо, порядочный человек был этот французский летчик, не захотел чужих лавров. Но все-таки далеко ему до нашего Нестерова! Пегу ездил по белу свету, торговал авиационным мастерством. А Нестеров отказался от полетов в Европе, как его ни заманивали иностранные предприниматели, каких золотых гор ни сулили.
– Да, великий патриот был Нестеров, – задумчиво проговорил Антошин. – Он и погиб со славой. Первым в мире таранил врага…
После минутного молчания Валерий заявил с горячностью:
– Не подумайте, что я равняю себя с Нестеровым. Но, поверьте мне, в авиации я пустым местом не буду. Добьюсь своего!
Разговоры между командиром эскадрильи И. П. Антошиным и пилотом Валерием Чкаловым возникали нередко. Темой обычно служила авиация – ее прошлое, настоящее и будущее, а предметом спора – полетные нормы и правила воздушного боя.
– Без риска не бывает достижений, – настаивал Чкалов.
Однажды во время такого спора командир пошутил:
– Молод ты еще! Посмотреть бы на тебя, когда ты семьей обзаведешься. Наверно, не захочешь рисковать.
– Никто и ничто никогда не помешает моим полетам! – страстно ответил Чкалов.
Чкалов любил мир чисел и строгих формул. Мир, где сначала все кажется сложным и запутанным, а после решения задачи становится логичным, ясным. Объяснял он отрывисто, коротко, но всегда понятно и четко.
В детстве Валерий охотно помогал своим товарищам-школьникам решать арифметические задачи. А когда был в летной школе, часто занимался с курсантами, отстававшими по математике.
В эскадрилье Чкалов нашел пытливых и внимательных учеников. В свободные часы он занимался с красноармейцами своим любимым предметом. В общеобразовательных кружках преподавали не только летчики, но и учащиеся Педагогического института имени Герцена. Институт шефствовал над истребительной эскадрильей.
Молоденькие веселые студентки уже одним своим присутствием вносили оживление в размеренную жизнь военной части. Летчики под разными предлогами заглядывали в клуб, где происходили занятия кружков. Но девушки держались обособленно и после занятий, торопливо уложив книги и тетради, спешили к трамвайной остановке.
Валерий с интересом приглядывался к тому, как ведут себя студентки в роли учительниц. Вскоре он сосредоточил все свое внимание на одной из них. Ему понравилась невысокая, гибкая девушка, со спокойными и в то же время решительными, быстрыми движениями. Внешность у нее была привлекательная: большие серые с синим отливом глаза, светлые пушистые волосы, нежный и здоровый цвет лица. Валерий успел подметить ее манеру смотреть собеседнику прямо в глаза и говорить убедительно просто. Ему почему-то стало досадно, что смотрит она не на него и говорит не с ним. Но подойти к ней он не решался.
Он узнал, что девушку зовут Ольгой, что Ольга Орехова учится на литературном факультете, и стал ждать счастливого случая.
Этот случай скоро представился. В клубе Педагогического института имени Герцена встречали новый, 1925 год. Шефы пригласили летчиков-истребителей на вечер с концертом и танцами. В концерте участвовали студенты.
Чкалов сидел в зале и нетерпеливо искал глазами ту, из-за которой он сегодня отказался от веселой товарищеской компании. Ольги не было, и Валерий начал волноваться.
После третьего звонка он почувствовал глубокое разочарование и подумал: «Не уйти ли?» Сидеть одному в новогоднюю ночь было обидно. Присоединиться, потерпев неудачу, к товарищам не позволяло самолюбие. Валерий решил остаться.
Он любил музыку, но на этот раз даже хорошее исполнение не доставляло ему удовольствия.
