Байкале, у вас было сильное сотрясение мозга.
– Ну и что?
– Придётся вас направить в психиатрическую больницу на исследование.
– Так и знал, – говорю, – что у меня не хватает одного или двух винтиков!
– Успокойтесь! Там сумасшедших нет! Просто нервнобольные. А вас определят в санаторное отделение. Я уверен, через неделю вы придёте ко мне с хорошим заключением.
– Что делать, – вздохнул я, – придется подчиниться, а то действительно сочтут за сумасшедшего.
Поместили меня в отдельную палату. Круглые сутки свет горит, дверь не закрывают; кто хочет, заходит, задаёт вопросы, а ты отвечай, за тобой двое в белых халатах следят и точно записывают, как ты отвечаешь.
Однажды вечером больные попросили провести беседу о моих полётах. Я с радостью согласился. «Ну, – думаю, – пусть попробуют всё записать. Уж я наговорю!» Четыре вечера рассказывал по два часа.
Через семь суток я вёз в трамвае через всю Москву свою судьбу в запечатанном пакете. Что там? Какой мне вынесли приговор? Буду летать или забракуют?
Начальник санитарной части Аэрофлота, закрывая рукой от меня бумажку, прочёл её, потом ласково посмотрел на меня и спросил:
– Хотите, прочту заключение вслух?
– Конечно, хочу!
– «Лётчик Водопьянов Михаил Васильевич допускается к полётам без ограничений». Идите и летайте смело, здоровье у вас отличное!
Ставка на комсомольцев
Я воспрянул духом и решил повторить полёт на Камчатку. Пошёл просить об этом начальника трансавиации, но он категорически отказался выделить мне новый самолёт.
– Хотите, прочту заключение вслух?
Я понял, что он намекает не только на Байкал. Совсем недавно потерпели аварию несколько товарищей нашего отряда.
Что же делать? Хоть бы старенькую какую машину дали! И вдруг я вспомнил. Зачем старенькую? Ведь почти совсем новый «М-10-94» ждёт ещё очереди на ремонт.
– Если не даёте новую машину, то позвольте отремонтировать самолёт, на котором я с механиком чуть не сгорел, – попросил я начальника.
– Это когда с матрицами летал?
– Так точно. Этот «эр пятый» ещё не отремонтирован, а повреждён не очень. Разрешите привести его в порядок.
– Пожалуйста, ремонтируйте и летите хоть за Камчатку!
– Спасибо, товарищ начальник, машина будет!
– Посмотрим!
– Можно идти?
– Идите и постарайтесь обойтись без моей помощи!
Прямо из кабинета начальника я помчался в мастерские. И перво-наперво зашёл в комитет комсомола. Известно, что наша молодёжь очень отзывчива и охотно соглашается потрудиться, когда знает, для чего это надо. «Буду делать ставку на комсомольцев», – решил я и не ошибся.
В обеденный перерыв в столовую, на объявленную беседу с лётчиком, пришли молодые рабочие. Я подождал, пока они управятся с котлетами и киселём, и стал им рассказывать о том, как летел на Камчатку, как задержали нас в Омске, как спасли меня железнодорожники.
– Вы сами понимаете, товарищи, что нельзя успокоиться, пока не повторишь этот прерванный полёт. Я обязан это сделать и в память о погибшем друге – бортмеханике Серёгине. Мне обязательно надо лететь на Камчатку, а лететь не на чем. Поэтому прошу вашей помощи!
– У нас ведь нет своего самолёта! – прервал меня кто-то.
– Но у вас есть головы и руки. Есть уменье. Возьмите надо мной шефство. Помогите отремонтировать самолёт, который уже второй год стоит у вас под навесом.
– Это мы можем! – радостно закричал один паренёк.
Его поддержали и другие ребята. Всем скопом, шумно переговариваясь на ходу, мы пошли к тому месту, где лежал разобранный «М-10-94». По дороге к нашей процессии присоединился главный инженер.
Сначала он никак не мог понять, в чём дело, все говорили сразу перебивая друг друга. Наконец, когда разобрался, сказал:
– А мы про этот самолёт уже забыли. Заказчиков много, все торопят, всем в первую очередь давай, а из вашего отряда молчат.
– Вот я и пришёл напомнить вам!
Один шустрый комсомолец уже сбегал в контору и разыскал там дефектную ведомость – список всех ран самолёта, подлежащих лечению. Инженер посмотрел бумаги, на которых уже успели порыжеть чернила, подумал, что-то прикинул в уме и, улыбаясь, спросил комсомольцев:
– Вы согласны работать сверхурочно?
– Согласны! – дружно ответили ребята. – Для такого важного дела можно потрудиться.
– Кто у вас бригадир?
– Игорь Маштаков. И он тоже согласен.
– Хорошо. Я разрешу произвести ремонт, но только во дворе. Цеха все забиты срочными заказами.
– Но по вечерам во дворе темно будет.
– Проведём свет…
Месяца три шёл ремонт и переоборудованию машины. Игорь Маштаков и его ребята работали с душой, не жалея часов, в которые им полагалось гулять и отдыхать. Каждый вечер помогать им в мастерские приезжал и я. Пригодились те трудовые навыки, которые я получил ещё до того, как стал лётчиком, работая мотористом и бортмехаником. Но особенно много и хорошо трудился вместе с комсомольцами мой новый бортмеханик.
У него было редкое имя – Флегонт и странная фамилия – Бассейн. Когда он, знакомясь, называл её, все вспоминали школьные годы и надоевшие задачи о наполнении водой бассейнов. Редко кто удерживался от шутливого вопроса:
– Скажите, сколько в вас втекает и сколько вытекает?
Флегонт не обижался и отвечал на шутку шуткой:
– Смотря какой жидкости – чая или вина?
У этого невысокого, коренастого, моложавого человека была незаурядная техническая смекалка и золотые руки.
Вместе с бригадиром Маштаковым они превратили открытую двухместную кабину «Р-5» в закрытую – настоящий комфортабельный лимузин, прямо как дорогой автомобиль. Да так хитро всё устроили, что можно свободно брать в полёт четырёх пассажиров. Кабина отапливалась. Для багажа соорудили два ящика по форме нижних крыльев и прикрепили их сверху, вплотную к фюзеляжу. В эти ящики свободно помещались: запас продовольствия на месяц, нужный инструмент, чехлы, лампа для подогрева мотора при низкой температуре, лёгкие санки, посуда и много всякой мелочи.
В конце сентября самолёт вывели на аэродром. Лётчик-испытатель несколько раз поднимал его в воздух. По его замечаниям устранили мелкие недоделки.
И вновь рождённый «М-10-94» вошёл в состав советского Гражданского воздушного флота.
После большого перерыва я решил потренироваться на переоборудованном самолёте. Вот тут-то и свёл меня случай с легендарным лётчиком Валерием Чкаловым.
На московском аэродроме ко мне подошли два штатских человека – мужчина в темно-синем костюме, женщина в скромном платье. Мужчина, протянув мне руку, сказал:
– Давай познакомимся, товарищ Водопьянов. Я – лётчик Чкалов…
«Так вот он какой!» – подумал я. От крепкой, коренастой фигуры Чкалова веяло большой и спокойной силой. С интересом разглядывал я его лицо, покрытое густым загаром, мужественное, энергичное, словно
