Признаться, я чуть не ахнул вслух. «Да, – думаю, – вот что делает война… Ведь это же ещё школьница, а на такой важной выборной должности…»
Пока я с сожалением смотрел на этого председателя, девушки рассмотрели мои документы.
Тут одна говорит другой:
– Шура, ведь это же товарищ Водопьянов!
Вижу, мой председатель немного смутился, но достоинства не теряет и говорит мне спокойно:
– Пойдёмте, я позвоню сама. Телефон у нас капризный – не всех слушается.
В часть мы дозвониться не сумели, но сообщили о вынужденной посадке секретарю райкома.
Он прислал за мной машину, и, оставив самолёт под охраной колхозников, я уехал.
Но моё знакомство с председателем сельсовета на этом не кончилось.
На другой день я вернулся за самолётом. Меня ждали. В клубе было празднично убрано. Колхозники попросили меня рассказать, как воюют наши лётчики.
Потом Шура Савёлова, как настоящая хозяйка, стала меня знакомить с сельским, как она сказала, активом.
– Вот наш секретарь сельсовета, – подвела она меня к почтенному старику с длинной бородой. – А вот наши председатели колхозов и члены правления, – представила она мне других.
Все чинно кланялись мне, я – им.
Потом я увидел в стороне группу смеющихся девчат. Шура подводит меня к ним:
– А это наши лучшие колхозные бригадирши.
Бригадирши сделали серьёзные лица и торжественно протянули мне руки.
Но вот перед нами сидят на лавке, как воробьи на телеграфном проводе, целая стайка подростков.
– Это, – сказала Шура, – молодые помощники механиков и трактористов.
Батюшки ты мои! У этих трактористов ноги висят в воздухе – до полу не достают…
Глубокая горечь охватила мою душу: вот, думаю, что сделала война…
Признаться, мне было от души жаль эту молодёжь, на плечи которой легла столь ранняя ответственность.
Но чем дольше и внимательнее присматривался я к молодым колхозникам, чем больше разговаривал с ними, тем на душе у меня становилось радостней и легче.
Сознательно, с огромной любовью трудились они для своей Родины.
– Мы так считаем, – сказал один парнишка, – что каждый мешок зерна – это лишняя бомба на врага. Правильно? Или, может, два считать надо?
Мы долго дружески беседовали с колхозниками. Старики мне очень хвалили председателя сельсовета.
– Молода, а толкова, – говорили они солидно. – При ней у нас сельсовет лучшее место в районе занял. А ведь только в прошлом году школу окончила…
Я всё с большим уважением смотрел на эту девушку, которая заставила людей много старше её не только полюбить, но и уважать себя.
В тот же день я побывал в гостях у Шуры Савёловой. Она жила одна. Отец её и три брата были на фронте.
В домике оказалось очень чистенько, уютно. На столе ещё лежали ученические тетради Шуры. Но теперь я уже не относился недоверчиво к тому, что «школьным духом пахнет». Мне это уже нравилось.
После победы я поехал посмотреть, как живут и работают мои знакомые колхозники.
Буйно колосился урожай. Сельсовет по-прежнему занимал первое место в районе. Но председателя мне повидать не удалось: Александра Савёлова рано утром уехала в Москву – подавать заявление в Сельскохозяйственную академию имени Тимирязева.
– Ещё приедешь к нам, – сказали мне колхозники, – она либо председателем исполкома, либо академиком будет.
НА ПЛАВАЮЩИХ ЛЬДИНАХ
«Комсомольский» остров
Я летал на ледовую разведку, обслуживая корабли, шедшие по Северному морскому пути. Однажды на базе, куда постоянна возвращался наш самолёт, мы застали всех товарищей в сильном волнении.
– Что случилось?
– Не удалось добраться до «Комсомольского»… Ледокол возвращается – не пробился через льды…
Насколько эта новость была печальна, мог судить только тот, кто знал положение дел на зимовке, которую называли «Комсомольской».
Два года назад группа молодых энтузиастов Севера, только что окончивших учебные заведения, выехала на вновь открытую полярную станцию. Зимовка находилась на маленьком скалистом островке, круглый год закрытом тяжёлыми льдами. Вокруг маленького домика на берегу острова часто бушевал, шторм. Море почти никогда полностью не очищалось ото льда. Пурга не раз так заносила жилища зимовщиков, что им приходилось откапываться. А с приходом весны над суровой землёй повисали густые туманы.
Все на Севере понимали тяжесть условий работы на островке и ценили самоотверженный труд молодёжи. В течение двух лет, какова бы ни была погода, здесь шла круглосуточная вахта.
Каждый час метеоролог снимал показания с поставленных на разных участках приборов. Магнитолог так же внимательно наблюдал своё магнитное хозяйство. Аэролог неутомимо буравил небо Арктики радиозондами. Гидролог добывал верхние и глубинные воды, чтобы изучать их свойства. Радист держал связь с Большой землёй и передавал ценные данные о погоде. Хватало дела и начальнику зимовки…
Все шестеро точно и безотказно делали своё дело. Все шестеро были комсомольцы, и вскоре настоящее название острова перестали вспоминать: на всех полярных станциях говорили о нём просто: «Комсомольский»…
Надо сказать, что к единственному и первому населению «Комсомольского» острова повсюду относились с особой теплотой. Дальние и ближние соседи по зимовкам успели за два года заочно подружиться с молодёжью. Это была чисто арктическая дружба – по радио, и особенно активны в ней были, конечно, радисты. Радист нашей базы, например, стал так «неразлучен» с радистом «Комсомольского», что они договорились по окончании срока зимовки поселиться вместе в Ленинграде. Мало того: мечтали, что один из них женится на сестре другого.
На нашей базе отлично знали все подробности жизни каждого из комсомольцев, обсуждали их характеры и даже внешность. Помню, что в одной из стенгазет поместили дружеский шарж на ребят, которых никогда никто из нас не видел. Однако все самым серьёзным образом решили, что художнику очень удалось портретное сходство.
Можно себе представить, с каким увлечением у нас готовились к встрече комсомольской шестёрки, когда на остров отправился ледокол, чтобы забрать их на Большую землю! Ледокол повёз новую партию зимовщиков и большие запасы свежих продуктов. На обратном пути судно должно было зайти на нашу базу, и тут-то наконец и состоялось бы настоящее знакомство с заочными друзьями.
Но ледокол до острова не дошёл, и это поставило всю шестёрку перед катастрофой. Дело было не в том, что ребятам придётся прозимовать ещё один год – на это молодёжь охотно соглашалась, – вопрос стоял серьёзнее. На острове кончился пополняемый каждый год запас свежих продуктов. Здесь было сколько угодно муки, крупы, консервов и концентратов, но не осталось ни одной луковицы; кончились чеснок, картофель, капуста – все овощи, без которых, человек не может обходиться. У комсомольцев уже начиналась цинга, и они терпеливо ждали дня, когда ледокол доставит необходимое питание…
Оставлять людей без витаминов было нельзя – это грозило им гибелью. А как перебросить их, никто не знал. Конечно, всё было бы очень просто, если бы на «Комсомольский» отправить самолёт. Но на скалистом острове приземлить машину до сих пор считалось невозможным; а прибрежные льды вокруг срастались хаотическими нагромождениями, были покрыты торосами и среди них тоже до сих пор ни разу не создавалось ровного поля, похожего на аэродром. Поэтому на «Комсомольский» ещё никогда не летали.
