пожалован князем Всеволодом Терпужский погост Ляховичи с правом сбора там дани. А Изяслав Мстиславич дал Пантелеймонову монастырю село Витославиц. Грамоту на село Витославиц князь составил в момент основания монастыря в 1134 году, чем и указал на источник материального обеспечения новоучрежденной обители — сбор дани с витославицких. жителей. Пожалование Изяслава — не личный дар князя. Он «испрошал» село Витославиц у Новгорода, то есть у новгородского веча.
Большие средства поступали в монастыри в виде пожертвований. Известно, например, что князь Глеб Всеславич пожертвовал в Печерский монастырь около 1100 гривен серебра. После смерти Глеба его вдова поднесла монастырю еще около 600 гривен. Воспитатель Юрия Долгорукого Георгий Шимонович, «державший всю землю Суздальскую», пожертвовал Печерскому монастырю 100 гривен. А отец Георгия варяг Шимон подарил игумену Антонию пояс весом в 50 гривен золота, или в 500 гривен серебра. Один знатный киевлянин, именем Иоан, пораженный смертельным недугом, отдал печерскому игумену все накопленное имущество, оставив своему пятилетнему сыну Захарии только 1000 гривен серебра и 100 гривен золота. Позднее Захария постригся в Печерский монастырь и передал эти деньги игумену. Кстати, постриженики Печерского монастыря нередко были люди богатые, употреблявшие свое состояние на нужды обители. К числу таких монахов принадлежал некий Еразм, который имел большое богатство, но все его истратил на монастырь.
Итак, доступные современному исследователю источники достаточно определенно свидетельствуют о том, что основу богатства церкви и монастырей на Руси XI–XII веков составляла движимость, а не земля. Впрочем, положение церкви и монастырей здесь несколько различалось. Монастыри испытывали большую склонность к земельным приобретениям, чем церковь, поскольку не обладали теми возможностями обогащения, какие имела церковная организация. Но это относилось только к отдельным, наиболее крупным монастырям, таким, как Печерский, Юрьев, Пантелеймонов. Основная масса монастырей в домонгольской Руси, как показывают новейшие изыскания, к земле была равнодушна и никаких хозяйственных задач перед собой не ставила, завися всецело от своих устроителей и вкладчиков{8}. Понятно, что проводниками феодализма такие монастыри быть не могли.
Выявив земельные владения у древнерусской церкви и монастырей в XI–XII веках и установив их незначительность, рассмотрим вопрос о социальной природе земельной собственности белого и черного духовенства. Социальная суть землевладения выражается в характере зависимости работающего на земельного собственника люда. Кто же сидел на монастырской и церковной земле?
В монастырских селах жила челядь. Об этом говорят источники. Например, вдова князя Глеба, будучи сама на смертном одре, передала Печерскому монастырю пять сел с челядью. Новгородский боярин Варлаам пожертвовал основанному им Хутынскому Спасо-Преображенскому монастырю земельные угодья «с челядию и с скотиною».
Челядь существовала у восточных славян уже в VIII–X веках. В те времена это были рабы-полоняники иноземного происхождения. Сохраняется челядь и на протяжении XI–XII веков. Об этом упоминается в Русской Правде (законодательном сборнике), летописях, памятниках церковной литературы, грамотах. И везде в челяди узнаются рабы. Челядин находился в полной и безусловной власти своего господина. Это — забитое и бесправное существо, отличающееся от животного лишь речью. Челядь и скот в письменных памятниках часто называются рядом. Только что упоминавшийся боголюбивый Варлаам без тени смущения объединяет челядь со скотом.
Но челядь — это не просто рабы, а именно пленники-рабы. Однако, в отличие от прежних времен, челядином становился всякий пленник, независимо от этнической принадлежности. Древнерусские братья во Христе не гнушались трудом «говорящей скотины» — челяди. Правда, в церковных поучениях звучали призывы милосердного обращения с челядью: «…челядь же свою тако же милуй, дажь им потребная; показай же я на добро не яростию, но яко дети своя»; «…челядь свою наказующе, гладом не моряще, порт довол дающе». Но это были увещевания против жестокого обхождения с челядью, не покушавшиеся на существование данной социальной категории.
Не отвергала церковь и другую разновидность рабства — холопство. Появление холопов было вызвано глубинными процессами, происходившими в восточнославянском обществе, процессами распада родового строя. Холопы, несомненно, тоже рабы, но из среды соплеменников. Люди становились холопами в результате самопродажи, женитьбы на рабе «без ряду» (договора), «тиунства» (хозяйственной службы) «без ряду», бегства «закупа» (полусвободного) от господина.
Местное происхождение холопов заметно сказалось на их положении в древнерусском обществе. Холопы, в отличие от челяди, были наделены элементами правоспособности и дееспособности. В отдельных случаях они выступали «послухами» (свидетелями) в суде, заключали различные сделки по торговле и кредиту, имели собственное имущество и могли передавать его по наследству.
Такой статус холопов на Руси в XI–XII веках выдающийся русский историк В. О. Ключевский объяснял влиянием церкви на общество. «Церковь, — писал он, — произвела в положении русского холопства такой решительный перелом, которого одного было бы достаточно, чтобы причислить ее к главным силам, созидавшим древнерусское общество»{9}. Говорить так — значит чрезмерно преувеличивать возможности церкви, которой предстояло сперва окрепнуть, чтобы производить «решительный перелом» в социальных отношениях. Ни в XI, ни в XII столетии русская церковь не имела сил для столь проникающего воздействия на древнерусское общество, которое усваивало еще азы христианства. Церковь сама нуждалась в серьезной поддержке и более приспосабливалась к общественному строю Руси, нежели созидала его.
Причины своеобразия положения холопов заключались не в политике церкви, а в условиях возникновения холопства, в местном происхождении этой категории зависимого населения Древней Руси, наложившем особый отпечаток на стиль отношения к холопам в древнерусском обществе.
Владельцами холопов были и сановники церкви, и монахи. Русская Правда, как о явлении обычном, говорит о «чернецких» холопах, то есть о холопах, принадлежащих монастырям. Холопами окружали себя высшие иерархи. Относились «отцы церкви» к своим рабам не лучшим образом. Это толкало их на крайние поступки. В 1068 году новгородского епископа Стефана, приехавшего в Киев, «свои холопи удавиша». Академик М. Н. Тихомиров справедливо по этому поводу замечал: «Обстоятельства смерти Новгородского епископа, погибшего от рук собственных холопов, вскрывают перед нами одну из мрачных картин русской церковной действительности XI века. Ожесточенные холопы убивают своего господина в отместку за издевательства над ними, которые были столь характерны для высших церковных иерархов, становившихся порой настоящими тиранами по отношению к подвластным людям»{10} . Холопы ненавидели своих церковных хозяев, стараясь навредить им при малейшем удобном случае. Новгородский летописец рассказывает о том, что «клевета бысть на епископа Луку от своего холопа Дудикы, и изиде из Новагорода и иде Кыеву, и осуди митрополит Ефрим, и пребысть тамо 3 леты»{11}. Донос Дудики, как видим, оказался не пустым: новгородский епископ Лука был вызван по этому доносу в Киев и наказан митрополитом.
Русская Правда предусматривала случаи воровства со стороны холопов. Среди «татей» она называет и «чернецких» холопов. Едва ли от хорошей жизни занимались воровством монастырские холопы.
Церковные наставники вразумляли тех, кто обременял рабов своих непосильным трудом («делом насиляа»). Но, как явствует из Жития Феодосия, на рабах Печерского монастыря лежала самая тяжелая и черная работа: они заготавливали дрова, мололи зерно ручными жерновами, носили воду, готовили монахам пищу. Так слово духовных пастырей расходилось с делом.
Помимо челяди и холопов в руки духовенства попадали и смерды. В селе Витославиц, которое князь Изяслав Мстиславич, как мы знаем, «испрошал» у Новгорода Пантелеймонову монастырю, жили смерды. С передачей села смерды поступали в ведение монастыря. В письменных источниках сохранились также сведения о смердах, выполнявших различные «потуги» (повинности) в пользу новгородского епископа.
Вопрос о древнерусских смердах принадлежит к числу самых спорных в социально-экономической истории Киевской Руси. Слишком скудны данные о смердах, чтобы на их основании можно было делать уверенные выводы. Какое предположение о смердах является наиболее вероятным? Видимо, правы те историки, которые усматривают в смердах зависимый разряд сельского населения Руси XI–XII веков. Формировался он из пленников, посаженных на государственные земли. Не случайно в летописях примерно
