ботинок в уступ и с силой проталкиваюсь вперёд. Ой, как трудно дышать! А нет ничего страшнее тесноты и удушья. Спокойно, спокойно. В каменной тесной трубе бессмысленно дёргаться и спешить.
Выдыхаю и чуть протискиваюсь вперёд. Ползу, выкручиваюсь, как червяк.
Товарищ немного отстал: если я безнадёжно заклинюсь, он вытащит меня за ноги. Если сможет…
Фонарь я держу в зубах: он здорово мешает дышать. Нет, дальше так нельзя. Буду сигналить ногой — пусть тащит назад.
Разжимаю зубы и выпускаю фонарь. Он упал и погас. И я сразу увидел впереди свет!
Свет слабый, непонятный, зеленоватый. Как через толщу воды. Но что из того: свет под землёй — это путеводная звезда в ночи!
Велика сила света. Всё живое тянется к свету. Цветы поворачиваются за солнцем. Птицы летят на свет маяков. Бабочки мчатся на свет окна или костра. Рыбы сплываются на свет фонаря. Но сильнее всех тянется к свету человек. Свет — это жизнь. Это выход из подземного мрака.
Опять выдыхаю и протискиваюсь вперёд, выплёвываю песок. То вытягиваюсь, то сжимаюсь. И вываливаюсь наконец из каменного горла в широкий грот.
Но выхода наружу что-то не видно. Стены грота светятся сами по себе!
Свет струится со стен, с потолка. Он под ногами и над головой. Всё усыпано изумрудными капельками росы. Нигде на земле я не встречал подобного света. Только однажды, в глубине глухого лесного озера, у затенённого чёрными елями берега, видел я что-то похожее. Блики солнца качались по дну и выхватывали из темноты изумрудные пятна подводного мха.
Мох!
Трогаю ладонями стены: под руками моховой ковёр. Стены затянуты мхом: особым, мерцающим изнутри, диковинным, светящимся пещерным мхом! Таким светом сияют гнилушки.
Мы подносим растопыренные ладони к глазам — и видим свои чёрные пальцы на фоне зелёного света. Мы шевелим руками— чёрные ладони беззвучно скользят по зелёному сиянию. В глазах товарища я вижу зелёные искры!
А скоро нашли и лазейку наверх: она оказалась рядом. Солнце ослепило глаза. У ног наших яркий и пёстрый — даже в глазах зарябило! — альпийский луг. Под нами лиловые скалы. Внизу деревья — как зелёные фонтаны, бьющие из-под земли. Всё в тысячу раз чудесней и ярче, чем под землёй. И всё же видение сказочного грота, мерцание подземного мха с изумрудной росой возникает снова и снова, стоит лишь только закрыть глаза…
Я первый раз был в этой пещере. По дну её текла река. Значит, это была совсем ещё молоденькая пещера: реки обычно текут только в молодых пещерах. Была ей, наверное, всего-навсего какая-нибудь тысяча лет.
Я брёл по колено в воде, а воды не видел, такая она прозрачная. Фонарь освещал под ногами блестящие разноцветные камешки, похожие на мокрые леденцы. Захочешь поднять яркий камешек, нагнёшься, протянешь руку, а рука вдруг окунётся в ледяную воду!
Я бурунил воду ногами, и каменный коридор ухал и охал от всплесков воды.
Но и сквозь этот гул и плеск расслышал впереди какое-то неясное бормотание, будто там, впереди, кипел и булькал на огне огромный котёл.
Осторожно, упираясь руками в ослизлый каменный потолок, подошёл к чёрной дыре, в которой исчезла вода подземной реки.
Там кипело и клокотало. В луче света блестела лакированная вода и взлетали яркие брызги: подземный водопад на подземной реке. Водопадик так себе, в два человеческих роста всего, а внизу и вправду котёл — широкая каменная чаша, выбитая водой.
Цепляясь за мокрые камни, стал я спускаться вниз по самому краешку водопада, но ледяные струи всё равно сейчас же полились в рукава и за шиворот. Терять уже было нечего, и я карабкался напролом, заботясь лишь о том, чтобы упругая вода не спихнула меня вниз раньше срока.
Внизу я первым делом заглянул в чашу. И в чаше увидел то, о чём много раз слышал, но не видел ни разу в жизни.
В прозрачной воде, среди пены и брызг, лёгкие и блестящие, как пузырьки воздуха, плясали жемчужины! Всякие: крохотные — с булавочную головку, средние — с горошину, и большущие — с яйцо голубя. Я выловил их полную горсть: круглых, овальных, поблёскивающих словно комочки ртути. То тускло- серых, то розоватых, чуть голубых или желтых.
Сотни лет толклись в чаше с водой беспокойные песчинки и медленно, страшно медленно, обрастали солями.
Сотни лет. несколько человеческих жизней… В полной темноте, в брызгах и пене, среди гудения каменных стен, ни на мгновение не останавливаясь. Скрытно, неслышно, невидимо, неизвестно для чего и кого, песчинки превращались в жемчужины. Но как они беззащитны, как их легко погубить — стоит лишь сунуть в карман. Ещё и до выхода не успеешь дойти, как превратятся жемчужины в жалкие тусклые комочки, похожие на грязные камешки. Для жизни им нужен мрак и подземные водопады с клокочущей и бурлящей водой.
Наслышан я был про жемчуг подводный, а довелось увидеть жемчуг подземный.
И в этот раз я был не один. Спутник мой новичок под землей — и его всё удивляет. Очень поразили его стены подземного коридора: они были снежно-белого цвета и мраморно мерцали в луче фонаря.
— А я думал, что под землёй всё только чёрное!
Но больше всего его удивила и напугала подземная тишина. Он нарочно громко топал ногами, чтобы её заглушить. Когда мы останавливались, он говорил:
— Вот не думал, что я так громко дышу!
И добавлял:
— А я слышу, как у тебя сердце стучит!
Сердце и я слышал: стучит. Как кулаком в дверь!
Мы шли, а он наступал мне на пятки, то и дело тыкал рукой в плечо и шептал:
— Ой, как тихо. Я слышу, как моргаю глазами. Слышу, как улыбаюсь!
Я останавливался, гасил фонарь и вслушивался изо всех сил. Нет, я не слышал своей улыбки — только дыхание и стук сердца.
— Мерещится! — говорил я.
На развилке коридора он схватил меня за плечо и задышал в ухо:
— Слышишь? Поют…
— Может, капли звенят?
— Нет, поют.
— Может, бьётся под потолком летучая мышь?
— Нет, поют!!
На этот раз и я услыхал. Даже скорее ощутил, чем услыхал. Что-то впереди неясно звучало. Мы ускорили шаг: пение приближалось. Идём, упираясь руками в холодные белые стены. Да, впереди поют! Или играет орган. Звуки торжественные. плавные, величавые. То отдаляются, затихают, то вдруг растут, накатываются, гудят. Мы слушаем, сдерживая дыхание.
Неожиданно наступает тишина, и свет фонаря проваливается пустоту, Большой грот. Я шарю фонарём, пытаясь на щупать лучом стены, но стен нет. Вокруг нас только молчаливые голубые колонны, поддерживающие невидимый потолок. Поднимаю фонарь: над головой гирлянды белых сосулек. Длинные и короткие, толстые и тонкие, прямые и искривлённые. Луч скользит по ним, и кажется, что они
