1000 человек, а другие убежали».{34} Согласно Н. И. Костомарову, Ярослав позвал «к себе зачинщиков, вероятно, на мировую. Обольщенные его словами, они явились и были изрублены».{35}
Свою лепту в расшифровку этого темного места летописи внесли и советские историки. «Нет никакого сомнения в том, — замечал В. В. Мавродин, — что „вои славны тысящу” — это совсем не тысяча славных воинов, а „нарочитые мужи”, входившие в состав особой военной организации — тысячи…».{36} Д. С. Лихачев высказал догадку, по которой «нарочитые мужи» Повести временных лет есть своеобразный перевод выражения «вои славны тысяща» Новгородской Первой летописи.{37} Того же мнения держится Л. В. Черепнин.{38} К «нарочитым мужам» относит «посеченных» в Ракоме новгородцев и М. Н. Тихомиров.{39} Способом механического соединения известий Повести временных лет и Новгородской Первой летописи выходит из положения М. Б. Свердлов: «Разгневанный Ярослав обманом зазвал на княжеский двор „нарочитых” новгородских мужей и „исече” „вои славны, тысящю”…»{40} Если упомянутые исследователи остерегаются оперировать числом убитых, то Б. А. Рыбаков, поверив полностью поздним летописцам, говорит, что Ярослав заманил «1000 славных воинов (возможно, бояр и воевод новгородской тысячи) и изрубил их в отместку за варягов».{41} Наконец, согласно В. Ф. Андрееву, Ярослав «собрал самых знатных новгородцев на пир, во время которого приказал своим слугам их убить».{42}
Следует прежде всего отбросить летописную «тысящу» как количественное обозначение умерщвленных в Ракоме Новгородцев. Слишком неправдоподобно такое число убитых. Эта цифровая «тысяща» появилась, наверное, тогда, когда отошла в прошлое и была основательно забыта военная организация восточных славян, называвшаяся тысячей. Летописцы поздних времен, либо ничего не знавшие, либо имевшие весьма смутное представление о ней, перевели невразумительную «тысящу» на доступный себе и своим современникам язык. Прав В. В. Мавродин, усматривающий в «тысяче» Новгородской Первой летописи местную военную организацию.{43} Но автор, на наш взгляд, поспешил, когда «вои славны тысящу» истолковал как синонимическое наименование «нарочитых мужей». Думается, что «вои славны тысяща» — это наиболее видные, прославленные воины из «тысячи», т. е. новгородского ополчения.{44} И совсем не обязательно всех их причислять к знатным людям, ибо воинская доблесть в ту пору определялась не родовитостью, а храбростью, мужеством, ловкостью и силой. Вспомним предание о простом кожемяке, которого Владимир за победу в поединке с «печенежином» «створи великим мужем».{45} И это не плод фантазии сказителей, а живая историческая действительность.{46}
Еще не остыла пролитая в Ракоме кровь, как из Киева от сестры Ярослава Предславы пришла весть о смерти отца, великого князя Владимира, и о каиновых делах брата Святополка, вокняжившегося на киевском столе. Ярослав созвал «новгородцов избыток» на вече. «Любимая моя и честная дружина, юже вы исекох вчера в безумии моем, не топерво ми их златом окупите», — жалобно взывал князь. «И тако рче им: „Братье, отец мои Володимир умерл есть, а Святополк княжить в Киеве; хощю на него поити; потягнете по мне”. И реша ему новгородци: „А мы, княже, по тобе идем”. И собра вои 4000: Варяг бешеть тысяща, а новгородцев 3000; и поиде на нь».{47} Так повествует о вечевой сходке местный летописец. «Но, вероятно, — пишет Л. В. Черепнин, — в действительности все было сложнее. Видимо, велись переговоры, в которых Ярослав обещал новгородцам и денежное вознаграждение, и грамоту с какими-то политическими гарантиями».{48} Возможно, так оно и было. Но присмотримся к новгородцам, пришедшим на вече. В. Т. Пашуто видит в них «собрание части „нарочитых мужей”, санкционирующее войну и сбор ополчения для князя». {49} Чтобы убедить читателя в своей правоте, он отсылает его к Повести временных лет и Новгородской Первой летописи, но сам воспроизводит события только по Повести временных лет, поскольку в новгородском источнике нет ни единого упоминания о «нарочитых мужах», а речь идет о «новгородцах» и «гражанах», причем в синонимическом значении терминов. Называет он и «вои славну тысящу», с которыми мы уже разбирались. Следовательно, «нарочитых мужей» В. Т. Пашуто извлекает из Повести временных лет. Однако и материал Повести позволяет сделать иное, чем у В. Т. Пашуто, заключение. Варягов, как явствует из этой летописи, перебили новгородцы, в том числе и «нарочитые мужи». Последнее вытекает из слов: «И позва (Ярослав. —
Почему новгородцы так быстро помирились с Ярославом и решили воевать со Святополком? «Причину такого решения новгородцев, — говорил С. М. Соловьев, — объяснить легко. Предприятие Ярослава против Владимира было к выгоде новгородцев, освобождавшихся от платежа дани в Киев: отказаться помочь Ярославу, принудить его к бегству — значит возобновить прежние отношения к Киеву, принять опять посадника киевского князя, простого мужа, чего очень не любили города…».{52} Сходным образом размышлял А. Н. Насонов, предполагавший, что новгородцы «боялись наместников Святополка в Новгороде и рассчитывали, что Ярослав пойдет навстречу их интересам».{53} Следовательно, поддержав Ярослава, новгородцы думали больше о себе, чем о князе. С победой Ярослава они связывали надежды на дальнейшее укрепление своей независимости от Киева.{54}
Борьба оказалась трудной, поскольку в нее вмешался польский король Болеслав, призванный Святополком на помощь. Однажды на волховских берегах разыгралась сцена, представляющая для изучения нашей темы существенное значение. Разбитый в бою Ярослав «прибегшю Новугороду, и хотяше бежати за море, и посадник Коснятин, сын Добрынь, с новгородьци расекоша лодье Ярославле, рекуще: „Хочем ся и еще бити с Болеславом и с Святополкомь”. Начаша скот събирати от мужа по 4 куны, и от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен. И приведоша варягы, и вдаша им скот, и совокупи Ярослав воя многы».{55}
В плане изучения народных волнений в Новгороде начала XI в. эта летописная заметка заслуживает не меньшего внимания, чем известия о возмущении новгородцев бесчинствами варягов. За лапидарной записью скрывается крупное столкновение новгородской общины с князем, который намеревался бросить Новгород на произвол судьбы перед лицом угрозы киевской. Выступление новгородцев было направлено не столько против самого Ярослава, сколько против его решения оставить Новгород, неприемлемого для жителей Новгородской земли. Полагаем, что Б. А. Рыбаков искажает в данном случае суть конфликта между Ярославом и новгородцами, сводя ее к борьбе «Новгорода против князя (Ярослава. —
Волнения в Новгороде, встревоженном приготовляемым бегством князя «за море», продемонстрировали самостоятельность новгородцев, идущую наперекор желанию Ярослава: они не уговаривают князя, а энергично пресекают его трусливый замысел покинуть Новгород. Стало быть, новгородцы представляли собой довольно консолидированную общину, способную в сжатый срок мобилизовать финансовые и людские ресурсы на войну с врагом. Решительность новгородцев вполне объясняет сложившаяся ситуация: поражение Ярослава и его бегство «за море» создавали Святополку благоприятные условия для овладения Новгородом с вытекающим отсюда ужесточением зависимости от Киева. Обращает внимание одна важнейшая деталь: новгородцев возглавляет Коснятин, которого летописец, несмотря на присутствие в Новгороде князя, называет посадником. Факт, весьма знаменательный, указывающий на появление первых проблесков единовременного существования в городе двух институтов: княжения и посадничества.{57} Последующая судьба Коснятина согласуется с нашим предположением. По словам летописца, Ярослав «разгневася на нь и
