Очерк пятый
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В НОВГОРОДЕ И СОБЫТИЯ 1136 г.
Первые десятилетия XII в., завершающиеся событиями 1136 г., — заключительный этап строительства республики в Новгороде. Этот период можно считать в определенном смысле итоговым. В данное время окончательно утвердилось посадничество, формировавшееся из представителей новгородской знати. Правда, Киев от случая к случаю раздает еще посадничьи должности своим людям. Так, в 1120 г., по словам новгородского летописца, «приде Борис посадницить в Новъгород».{1} Вероятно, Борис пришел посадничать к новгородцам из Киева.{2} Если по поводу Бориса мы можем лишь предполагать, то относительно другого посадника, Даниила, имеется полная ясность: «Внииде ис Кыева Данил посадницить Новугороду».{3} И тем не менее это — последние назначения новгородских посадников по воле Киева. Правилом становится избрание собственных посадников на вече.
Привилегия быть избранным в посадники являлась достоянием одних только бояр. Отыскивая исторические корни исключительности боярского права на замещение должности посадника, В. Л. Янин писал: «Единственным лишенным противоречий способом решить проблему боярства представляется нам признание аристократической сущности бояр, принадлежности их к потомству родоплеменной старейшины…»{4} Мы полагаем, что древнерусское боярство пришло на смену родовой аристократии в итоге разложения родоплеменного строя и образования территориальной социальной структуры, сыгравшей переходную роль от доклассового общества к классовому.{5} Можно согласиться с И. М. Троцким в том, что рост новгородского боярства — явление, относящееся к XI в.{6} Вполне справедливым представляется и мнение ученого, согласно которому под наименованием «бояре» скрывались должностные лица,{7} т. е. лидеры новгородской общины. На образовавшуюся в XI в. должностную прослойку были перенесены традиции родового общества. Это облегчалось тем, что бояре в качестве общественных руководителей, стали преемниками племенной старшины. Не являясь прямыми потомками родоплеменной знати, новгородские бояре, однако, унаследовали от нее функции общественных лидеров, что и поставило их в особое положение относительно остальных жителей Новгородской земли.
Назначение из Киева посадниками Бориса и Даниила носило совсем иной характер, чем в XI в., когда посадничество лиц некняжеского происхождения совпадало с наместничеством, будучи своеобразной заменой княжения. С возникновением посадничества нового типа, функционирующего наряду с княжеской властью, должность наместника разъединилась с должностью посадника, оставаясь привязанной лишь к титулу князя. Киев, оказавшись бессильным остановить процесс внутренней консолидации новгородского общества, выражавшийся, помимо прочего, в создании местных институтов власти, пытался приноровиться к новым порядкам, дабы не упустить нити управления Новгородом со всеми вытекающими отсюда финансовыми и политическими выгодами. Но то были бесперспективные попытки. Посадничество окончательно приобрело сугубо местную постановку. Власть киевских князей над новгородцами, таким образом, существенно уменьшилась. Назначение посадников навсегда сменилось их избранием на вече. Летопись запестрела сообщениями о том, что новгородцы «вдаша» посадничество тому или иному боярину.{8} Значение новгородского веча как верховного органа волости неизмеримо возросло.
Замещение посадничьих должностей за счет представителей лишь новгородского боярства привело к существенным социальным последствиям, прежде всего к соперничеству различных групп бояр из-за посадничества, вовлекавшему в общественную борьбу массы новгородцев. Множилось число внутренних социальных конфликтов в новгородском обществе.
Киевские князья и здесь старались приспособиться, поддерживая одну группировку бояр против другой. Известно, что Владимир Мономах однажды привел «бояры Новгородьскыя Кыеву, и заводи я к честьнему хресту, и пусти я домови; а иные у себе остави; и разгневася на ты, оже грабили Даньслава и Ноздрьчю и на сочьскаго на Ставра, и затоци я вся». С. М. Соловьев и М. Н. Тихомиров высказали предположение, что Даньслав и Ноздреча были «ограблены» вскоре после того, как Мстислав покинул новгородское княжение и уехал на юг, чтобы унаследовать от отца своего Владимира Мономаха киевский стол. Оба исследователя рисуют картину смятения и жестоких столкновений в городе.{9} Едва ли можно сомневаться относительно участия простого люда в упомянутых летописцем «грабежах». Сами же «грабежи» нельзя, вероятно, понимать в прямом смысле, как стихийное насилие. Еще С. М. Соловьев писал: «Некоторые бояре и сотский Ставр ограбили каких-то двух граждан; неизвестно, впрочем, какого рода был этот грабеж, потому что иногда грабеж происходил вследствие судного приговора…»{10} В более определенной форме высказал предположение насчет сути «ограбления» Даньслава и Ноздречи М. Н. Тихомиров. Он говорил: «Само слово „грабеж”, возможно, указывает на судебную расправу с Даньславом, совершенную по вечевому постановлению».{11} Возможно, что «грабление», о котором повествует летописец, действительно, есть своего рода конфискация имущества, произведенная по общественному приговору.{12}
Утратив позиции в новгородском посадничестве, Киев сохранял остатки своей власти над Новгородом посредством княжения. Несмотря на ухищрения новгородцев, изобретаемые с целью подчинения князей своим интересам, те все-таки в принципе по-прежнему являлись наместниками Киева. Новгородское княжение стало последним оплотом хозяйничанья киевских правителей в Новгороде. Но и здесь время этого хозяйничанья было сочтено.
В марте 1117 г. князь Мстислав был переведен в Киевскую землю. Местный летописец сообщает об уходе Мстислава без излишних подробностей: «Иде Мьстислав Кыеву на стол из Новагорода марта в 17».{13} Зато Ипатьевская летопись содержит более детальную запись: «Приведе Володимер Мьстислава из Новагорода, и дасть ему отець Белъгород». {14} Известие Ипатьевской летописи дает понять, что Мстислав покинул Новгород по настоянию Мономаха, а не по воле новгородцев. «Вскормив» себе князя и продержав на столе почти три десятилетия, новгородцы должны были отпустить его, скорее всего вопреки собственному желанию. Нельзя это рассматривать иначе, как ущемление самостоятельности новгородской общины. Киев, привыкший повелевать Новгородом, и на сей раз показал свою власть.
Оставляя Новгород, Мстислав, по свидетельству летописца, сына своего Всеволода «посади Новегороде на столе».{15} Фразеология книжника указывает на то, что активной стороной при «посажении» Всеволода был Мстислав, а не новгородцы, которые, как явствует из летописного текста, играли вынужденно пассивную роль. Затем мы читаем о вызове в Киев новгородских бояр и о наказании их Владимиром Мономахом, о направлении киевского деятеля Бориса посадничать в Новгород. Все это, безусловно, — проявления господства Киева над Новгородом. Однако в 1125 г. произошло событие, которое возвестило приближающееся окончательное падение владычества «матери градов русских». В тот год умер Владимир Мономах. Киевским князем стал Мстислав. А в Новгороде «в то же лето посадиша на столе Всеволода новгородци».{16} Как видим, новгородцы сами, без постороннего участия посадили Всеволода на княжеский стол. Факт в высшей степени примечательный, особенно если учесть, каким образом Всеволод оказался на княжении в 1117 г., когда Мстислав ушел из Новгорода. Мы уже отмечали, что на стол тогда Всеволода посадил Мстислав. Теперь же это делают новгородцы. Данное обстоятельство вряд ли может служить указанием на то, что в какой-то момент между 1117 и 1125 г. Всеволода лишили княжеского стола.{17} Оно свидетельствует, по нашему мнению, вот о чем: с 1125 г. княжение Всеволода было поставлено на новые основы. В 1117 г. Всеволод занял новгородский стол по назначению, в котором, разумеется, далеко не последнюю роль играл Мономах, повелевавший Рюриковичами. Назначение укрепляло, несомненно, наместничьи функции князя, ставя его над новгородской общиной. В 1125 г.
