Святополку — для отражения ярославовых полков{21}.
Так начинался процесс формирования волостной общины в Киевской земле. Проследить за этим процессом не всегда удается, ибо он протекает порой как бы латентно, скрыто от глаз исследователя, но временами прорывается на поверхность исторического бытия и попадает в поле зрения летописцев.
Несомненный интерес в этом отношении представляют события в Киеве в 1068–1069 гг., в которых перед нами выступает достаточно конституированная городская община. Пик самовыражения ее — вече, т. е. сходка всех свободных жителей Киева и его окрестностей. Возмущенные, требующие оружия киевляне собираются на торговище. Из слов летописца явствует, что «людье», собравшиеся на вече, сами принимают решение вновь сразиться с половцами и предъявляют князю требование о выдаче коней и оружия. Нельзя в этом не видеть проявления известной независимости веча по отношению к княжеской власти. Вообще, в событиях 1068–1069 гг. киевская община действует как вполне самостоятельный социум, ставящий себя на одну доску с княжеской властью. Вместо изгнанного Изяслава киевские «людье» сажают на стол Всеслава. Когда перевес сил оказался на стороне Изяслава, община обратилась за помощью к его братьям{22}. Это обращение к Святославу и Всеволоду также результат вечевого решения.
Возникает вопрос, каков был состав киевлян, изгнавших Изяслава? М. Н. Тихомиров и Л. В. Черепнин считали, что термин «людье кыевстии» обозначает торгово-ремесленное население Киева{23}. Б. Д. Греков писал о том, что «движение киевлян 1068 г. против Изяслава Ярославича в основном было движением городских масс». В то же время он замечал: «Но не только в XI в., а и позднее трудно отделить городскую народную массу от сельского населения. Необходимо допустить, что и в этом движении принимало участие сельское население, подобно тому, как это было и в 1113 г. в Киеве»{24}. Несколько иначе к решению этого вопроса подходит В. В. Мавродин: «Кто были эти киевляне — „людье кыевстии?“ Это не могли быть ни киевская боярская знать, ни воины киевского „полка“ (городского ополчения), ни тем более княжеские дружинники, так как и те, и другие, и третьи не нуждались ни в оружии, ни в конях. Нельзя также предположить, что под киевлянами „Повести временных лет“ следует подразумевать участников битвы на берегах Альты, потерявших в бою с половцами и все свое военное снаряжение и коней. Пешком и безоружными они не могли бы уйти от быстроногих половецких коней, от половецкой сабли и стрелы. Таких безоружных и безлошадных воинов половцы либо изрубили бы своими саблями, либо связанных угнали в плен в свои кочевья. Прибежали в Киев жители окрестных сел, спасавшиеся от половцев. Они-то и принесли в Киев весть о том, что половцы рассыпались по всей киевской земле, жгут, убивают, грабят, уводят в плен. Их-то и имеет в виду „Повесть временных лет“, говорящая о киевлянах, бегущих от половцев в Киев»{25}.
Едва ли стоит, на наш взгляд, определять понятие «людье кыевстии» альтернативно, т. е. усматривать в нем либо обозначение горожан, либо, наоборот, — селян. За этим понятием угадываются скорее и остатки киевского ополчения, разгром лепного кочевниками, и обитатели сел Киевской земли, искавшие укрытия за крепостными стенами стольного города. Раскрыв, таким образом, смысл термина «людье кыевстии», получаем возможность констатировать очень важную деталь: причастность к вечу 1068 г. не только горожан, но и сельских жителей. Данное наблюдение позволяет соответственно раскрыть и содержание слова «кыяне», за которым нередко скрывалось население Киевской волости (не одного лишь Киева). Правда, В. Л. Янин и М. X. Алешковский думают иначе: «Новгородцами, киевлянами, смолнянами и т. д. в XI–XIII вв. всегда называли только самих горожан, а не жителей всей земли…»{26}. Мы полагаем, что ближе к истине А. Е. Пресняков, который указывал, что под «кыянами» необходимо «разуметь часто не жителей только Киева, а Киевской земли»{27}. Мнение А. Е. Преснякова находит должную опору в источниках{28}.
Столь широкое значение терминов «людье кыевстии», «кыяне» свидетельствует о заметных результатах процесса становления Киевской волости в качестве города-государства, отчего становится понятной тревога киевлян за судьбу всей земли.
Историческое развитие Киевской земли шло в русле общерусской истории. Примерно к середине XI в. обращена знаменитая реплика летописца: «Новгоррдци бо изначала и Смолняне и Кыяне и Полочане и вся власти яко на думу на веча сходятся. На что же старешии сдумають, на томь же пригороди стануть»{29}.
Киевское вече, являвшееся народным собранием, мы только что видели в действии. На нем вечники без князя обсуждают сложившуюся обстановку, изгоняют одного правителя и возводят на княжеский стол другого, договариваются о продолжении борьбы с врагом, правят посольства. В событиях 1068–1069 гг. вече вырисовывается как верховный орган народоправства, возвышающийся над княжеской властью. Вот почему киевскую государственность той поры нельзя характеризовать в качестве монархической. Перед нами государственное образование, строящееся на республиканской основе.
Что касается системы «старший город — пригороды», то первые ее проявления мы замечаем в начале XI в. Летописец сообщает: «Болеслав же вниде в Киев с Святополком. И рече Болеслав: „Разведете дружину мою по городом на покоръм“, и бысть тако»{30}. Здесь, судя по всему, упоминаются пригороды Киева. Захват главного города означал распространение власти и на пригороды. Из Киева Святополк отдал распоряжение: «„Елико ляхов по городам, избивайте я“. И избиша ляхы»{31}.
В летописном рассказе о событиях 1068–1069 гг. есть еще одна любопытная деталь, ярко характеризующая городскую общину. Изгнав Изяслава, киевляне «двор же княжь, разграбиша, бесщисленое множьство злата и сребра, кунами и белью»{32}. Такого рода явления мы встречаем и в других землях{33}.
Нет оснований квалифицировать эти грабежи как акты исключительно классовой борьбы. В древних обществах «совокупный прибавочный продукт, отчуждающийся в самых рааличных формах в пользу вождей и предводителей, рассматривается не только как компенсация за отправление общественна полезной функции управления, но и как своего рода общественный фонд, расходование которого должно производиться в интересах всего коллектива»{34}.
В свете этих данных становится понятным внутренний смысл киевского 1068 г. и других грабежей. Князья на Руси существовали в значительной степени за счет кормлений — своеобразной платы свободного населения за отправление ими общественных служб, происхождение которой теряется в далекой древности{35}. Все это способствовало выработке взгляда на княжеское добро как на общественное отчасти достояние, чем и мотивировано требование, предъявленное князю киевлянами: дать и оружие и коней. Князья в Киевской Руси должны были снабжать народное ополчение конями и оружием{36}.
Итак, под 1068–1069 гг. летописец разворачивает выразительную картину деятельности киевской волостной общины{37}.
Летописные сообщения конца XI в. — добавочные штрихи к этой картине. Становление киевской общины осуществлялось на путях утверждения демократизма социально-политических отношений. Недаром князья апеллируют к мнению общины даже в вопросах внутрикняжеского быта. В 1096 г. «Святополк: и Володимер посласта к Олгови, глаголюща сице: „Поиде Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли пред людьми градьскыми, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых“»{38} .Олег, «послушав злых советник», надменно отвечал: «Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом». Последняя фраза говорит о многом. Во-первых, она намекает, что за «людьми градскими» скрывались демократические элементы, почему Олег и уподобил их смердам. Во-вторых, из нее следует, что князь приглашался в Киев не только для выработки совместных действий против «поганых», но и для разрешения межкняжеских споров, где «людям градским» наряду с епископами, игуменами и боярами предназначалось быть посредниками{39}. Олег не откликнулся на зов братьев. И эта реакция князя, по летописцу, являлась отклонением от нормы, ибо он «въсприим смысл буй и словеса величава»{40}.
Год спустя в Киеве застаем «людей» в положении консультирующих князя. Тогда в Киеве назревали трагические события. По навету Давыда был схвачен Василько Теребовльский. Начался пролог к кровавой драме, кульминацией которой стало ослепление ни в чем не повинного князя. Святополк, замешанный в
