Раздраженный отрицательным ответом и неудачей с десантом Омманей рвал и метал: он обещал за три часа сжечь монастырь до почвы, сравнять его с землей. Но сделать это оказалось значительно сложнее.
Едва только парламентер причалил к берегу, противник стал готовиться к бою. Фрегаты развели пары. Когда стрелки часов показали без четверти восемь, раздался бортовой залп орудий, возвестивший начало сильнейшей канонады, когда-либо пережитой монастырем.
Имея в 12 раз больше артиллерийских стволов, чем осажденные, и по крайней мере пятикратное превосходство в живой силе (на пароходах было не менее 250–300 бойцов), неприятель с неимоверным ожесточением штурмовал крепость.
Огненным градом сыпались на монастырь бомбы, гранаты, картечь, 3-пудовые, 96-фунтовые, 36- фунтовые и 24-фунтовые каленые ядра. Вражеские снаряды сверлили монастырские здания, плотно ложились у ограды, устилали двор цитадели, перелетали через стену в так называемое Святое озеро, вздымая вверх фонтаны воды.
120 корабельным пушкам отвечали 10 монастырских: 2 чугунные 3-фунтового калибра посылали неприятелю ядра величиной с яблоко с берега, а с полудня, когда один из фрегатов обошел Песий остров, приблизился к монастырю и стал против южной и западной башен, снялись со своих позиций и подтянулись к монастырю лишенные защиты береговые орудия, но зато с этого времени стали эффективно отстреливаться 8 пушек 6-фунтового калибра с крепостной стены. Ими распоряжались Никонович и Друшлевский.
Особенно отважно сражалась 7 июля береговая батарея под командованием унтер-офицеров Пономарева и Николаева. Ее прислугу составляла команда из 10 инвалидов с горстью храбрецов-охотников. Между батареей и орудиями врага весь день продолжалась настоящая дуэль. Залпы с моря и с берега сливались в грохот сплошной канонады. Стрельба слышна была в приморских селениях, удаленных на 100 верст от монастыря. Огонь батареи подкреплялся ружейной пальбой засевших в кустарнике стрелков- волонтеров, выстрелы которых, хотя и не опасные для врага, отвлекали его внимание от монастыря. Из стрелков «отменно оказали свое мужество» отставной унтер-офицер из гвардии Николай Крылов, командовавший одним из отрядов добровольцев, рядовые Тимофей Антонов, Терентий Рагозин, а также один иностранец, норвежский подданный, мещанин города Тромсе Андрей Гардер, прибывший в монастырь в качестве экскурсанта за неделю до нападения на него англичан. Архимандрит доносил в синод, что Гардер «удивительно смелое производил стреляние в судно неприятеля».[346] В докладе военному губернатору Соловецкий настоятель отмечал особые заслуги прапорщика Николая Никоновича, который «с удивительной храбростью, неустрашимостью, хладнокровием и распорядительностью, под выстрелами неприятеля, делал распоряжения на батарее перед судами неприятеля и на стене монастырской».[347]
Истинными патриотами России проявили себя те, кому не доверяло правительство, кто был занесен в «черный список» царизма и томился в заключении. Архимандрит оказался вынужденным упомянуть в докладе среди отличившихся стрелков арестантов — бывшего студента Киевского университета Егора Андрузского и бывшего придворного певчего Алексея Орловского, а также сосланных в монастырь отставного рядового, разжалованного из поручиков Николая Веселаго, титулярного советника дворянина Ивана Якубовского, неслужащего дворянина Андрея Мандрыку, фельдфебеля Якова Пыжьянова и рекрута из раскольников Ивана Шурупова. «Все они с самоотвержением действовали против неприятеля в лесу в охотниках», — доносил Александр в синод.
Перед ратниками стояла задача — не допустить высадки неприятеля на берег. А если бы англичанам все же удалось высадить десант, то охотники должны были сбросить его в море. В этом случае им пришел бы на помощь имевшийся в запасе небольшой резерв из послушников и богомольцев, вооруженных бердышами, топорами и пиками. Таков был план.
Вчерашние штатские люди, представители самых мирных профессий, стрелки до конца выполнили свой патриотический долг. Они самоотверженно обороняли позиции до тех пор, пока продолжался обстрел берега.
В 5 часов вечера со свистом пролетело последнее 96-фунтовое ядро. Оно пробило икону богородицы, находившуюся над западными дверями при входе в большой Преображенский собор. После этого канонада, продолжавшаяся без перерыва 9 часов 15 минут, умолкла. В начале шестого часа фрегаты «Бриск» и «Миранда» стали на якорь. На судах прекратилось всякое движение. Усталые матросы отдыхали.
Каковы итоги двухдневных боев за монастырь? Без всяких обиняков скажем, что под Соловецким монастырем интервенты потерпели тяжелое поражение. Их престижу был нанесен непоправимый урон. В письме к Бойлю архимандрит Александр в одной фразе подвел итоги боев: «Враг вынужден был со стыдом удалиться от нас без исполнения своего намерения».
Осада монастыря легла несмываемым пятном позора на британский флаг. Бессмысленная и жестокая со всех точек зрения, вызвавшая недоумение в странах Европы, в том числе и в самой Англии, бомбардировка острова не принесла серьезного ущерба обители, несмотря на то, что только во второй день боев орудия английских пароходов выбросили из своих жерл до 1800 ядер и бомб.[348]
А какой вред причинили они монастырю? Самый мизерный. Во всяком случае, значительно меньший, чем можно было предполагать. Продырявленной насквозь вражескими снарядами оказалась только так называемая Архангельская гостиница, которую летом занимали приезжавшие в монастырь богомольцы. Но и это большое двухэтажное деревянное здание, стоявшее за оградой, на открытом поле, на пути выстрелов, неприятель не сумел ни разрушить, ни зажечь калеными ядрами. Разрушения в самом монастыре оказались столь незначительными, что Александр обещал синоду исправить их в несколько часов. Ядрами были пробиты стена Онуфриевой кладбищенской церкви, стены Преображенского собора и проломан купол Никольской церкви. В нескольких местах снаряды повредили монастырскую ограду. Этим и исчерпывался весь материальный урон, нанесенный монастырю. Начинавшийся несколько раз внутри обители пожар «легко тушили накидкою войлоков, смоченных водой, и малыми заливными брандспойтами, расставленными по крепостной стене».
Соловецкий настоятель в своем донесении в синод от 10 июля 1854 года[349] делал совершенно правильный вывод: «Все бесчеловечные усилия неприятеля, клонившиеся к тому, чтоб совершенно нанести разрушение ей (обители) своими страшными снарядами, остались посрамленными и постыженными».
Человеческих жертв в монастыре в оба боевых дня по счастливой случайности не было. Жители острова не прятались, подвергали себя всем опасностям, смотрели смерти в глаза, даже излишне рисковали, когда 7 июля во время стрельбы неоднократно ходили по кремлевской стене крестным ходом, но снаряды щадили их.
Героизм, проявленный народом, монахи использовали для лживой пропаганды, будто «великое ходатайство и заступление перед богом соловецких чудотворцев о святой обители» спасло ее от разрушения, а население от гибели. Такими проповедями духовные пастыри сознательно обманывали свою паству. Им нужно было прославить обитель, увеличить приток богомольцев в православную Мекку Севера, чтобы ещё туже набить свои карманы. Именно с этой целью Соловецкий настоятель в своем донесении в синод сразу после ухода неприятельских фрегатов выдвинул целую программу действий по увековечению памяти неудачного покушения англичан на обитель.[350] Синод одобрил предложения отца Александра.
Монахи торопились. Своеобразный музей под открытым небом создавался в дни, когда корабли союзной эскадры крейсировали в водах, омывающих острова Соловецкого архипелага, и не была еще снята угроза повторного нападения на обитель. В числе новостроек 1854 года фигурирует в отчете архимандрита устроенная на главном дворе на каменном фундаменте «решетчатая деревянная огородка, окрашенная масляной краской, в коей помещены собранные неприятельские ядра и черепки разорвавшихся бомб во время бомбардирования в июле месяце Соловецкого монастыря». [351] Внутри ограды сложили из осколков вражеских бомб и 212 снарядов три пирамиды: одну из 42 штук гранат и ядер 96-фунтовых; вторую из 170 гранат и ядер 36-фунтовых; третью из разорвавшихся кусков разного калибра снарядов. Тут же у пирамид для всеобщего обозрения установили две батарейные 3 -фунтового калибра чугунные пушки, которые отражали нападение англичан на монастырь и повредили
