То, что люди внизу — враги, казалось очевидным из-за их уверенных движений и продуманных действий. А ведь находиться там им на порядок опаснее, чем малопричастному к жутким событиям Вику. Один визитер деловито мельтешил на некотором удалении от пепелища, выставляя колышки и поглядывая на небо. Сверялся то ли с сеткой невидимых в рассвете созвездий, то ли с геоморфологическим каркасом планеты, то ли просто — со сторонами света. Второй брел по сужающейся спирали и держал в руках нечто похожее на навороченную биолокационную рамку — подробностей издалека не рассмотреть. Штурмовать возможную аномалию и уничтожать опасные артефакты собирались по всем правилам и не брезгуя механистическими методами.
Вик ухмыльнулся — а что вы там найдете, кроме остаточных явлений? Видимо, к такому же выводу пришел обладатель рамки. Он подал знак напарнику, и они сошлись аккурат в том месте, где Старьевщик извлекал из углей кристаллы. Чувствуют, гниды, — Вик нервно приласкал курок стрельбы. Напарник присел на корточки, уперся ладонями в землю и приблизил лицо к разворошенному пеплу. В том, как он держал голову, стараясь расположить ноздри вертикально поверхности, и в неестественно изогнутой позе сквозило нечто нечеловеческое. Почуять Вика на расстоянии было нереально, а следы — банальные отпечатки подошв — начинались из лужи и заканчивались в реке.
И все-таки механист испытывал беспокойство. Без всякой чертовщины — просто из-за спокойных, взвешенных реакций противника. Никаких нервов и паники, хотя для них изъятие Виком глаз Хозяина представляло собой серьезную неприятность. Пришли ведь не иначе только потому, что где-то напряглись их линии судеб после высвобождения кинжала.
А с виду обычные мужики. Рост средний, телосложение среднее, и оленьи кожухи с мешковатыми капюшонами ничем не выделяют их из местных. Лиц на расстоянии не разглядеть. На тот счет, что возможность столкнуться больше не представится, Вик не обольщался. Но лучше позже. Почему-то внутри крепко обосновалась убежденность, что даже керамическая пуля против них может оказаться бесполезной. Тем более на таком расстоянии. Кристаллы в контейнере, они, несомненно, аргумент существенный, но не сейчас — отсутствует настрой для драки и, главное, сила.
Можно было ждать, а можно было идти. Только ждать, следуя тактике Венди, не стоило. Эти провели бы на пепелище еще некоторое время — если проследить, возможно, Вик и разживется полезной на будущее информацией. К тому же — так безопаснее. Но промокшие ноги отчаянно мерзли, да и по телу начинали пробегать колючие волны озноба. Старьевщик прикинул, как по дуге выйти на дорогу, сполз с холма, кряхтя поднялся и поковылял в Саранпауль. Ситуация располагала к организованному отступлению.
И все-таки кто они? Внешне — вполне могут оказаться неприкаянными Моисея. Однако, судя по поведению и навыкам, — нет, ни при каких обстоятельствах. И это тем более не Ясавэй. Не его методы. Камлать под бубен или шептаться с травой и булыжниками — это да, а разметка трехмерной октаграммы не из арсенала шаманских умений. Братья и иже с ними, магистрат? Или чужие, такие, как Венедис?
Почему по жизни скорость прироста врагов всегда намного опережает аналогичный показатель по количеству друзей? Или это с одним только Виком так случается?
Прочавкав по остаткам дороги около часа, Старьевщик пришел к выводу: чтобы не повредиться рассудком от явной передозировки, не свалиться от изнеможения или просто неожиданно для себя не уснуть на ходу, надо что-то предпринять. Но из всех возможных вариантов взбадривания организма и поднятия боевого духа он смог выбрать только один — морально-идеологический.
Сильно после полудня в Саранпауль со стороны Каменного Пояса на заплетающихся ногах ввалился извалянный в грязи человек, не менее заплетающимся языком и осипшим голосом горланящий янычарские боевые гимны. В казарменной редакции — где правильные патриотические выражения колко заменены обсценными идиомами.
В человеке не без труда угадывался слуга той девки, что появилась неизвестно откуда около суток назад и наделала столько шума прошлым вечером.
В себя механист пришел, когда уже стемнело. Времени он не ощущал, зато почувствовал прохладную ладонь на своем лбу — это помогло ему очнуться. В горле першило, голова раскалывалась, и вообще, если что-нибудь во всем теле и не болело, то Вик этого выделить из общего ломотного состояния не мог. Вдобавок был жар. Старьевщик открыл глаза и встретил внимательный карий взгляд. Зажмурился — сейчас начнется. Вместо этого в рот ткнулась плошка с жидким, горячим и пряным. Пришлось глотать — не отвяжется. К тому же питье оказалось приятным на вкус. Вик выдавил из себя слова благодарности и снова впал в беспамятство.
Но теперь это был уже не абсолютный провал в небытие, но вполне нормальный горячечный бред.
А в бреду, как известно, никакой талисман не способен препятствовать астральной проекции бродить дорогами тонких сфер. Если по-простому — не спасает от видений. Трактовать которые можно по-разному — на свое усмотрение. Или даже не обращать никакого внимания.
Черная-черная птица… обгорелые культи-крылья, клочья спекшихся перьев. Клюв, покрытый сажей, открывается в немой попытке выдавить звук. Пение? Хрип. Птица пытается расправить свои нелепые огарки, обуглившаяся кожа покрывается красноватыми трещинами, сочится розовым гноем. Прихрамывая, неуклюже разбегается, подпрыгивает — нелепо падает, подпрыгивает — когтистая черная лапа ломко подгибается, — падает, немощно поводит конечностями-уже-не-крыльями, ловя несуществующий ветер.
Мне страшно смотреть на нее. Мне страшно думать, что такое она есть на самом деле. Морфологически она с одинаковой вероятностью может оказаться и павлином, и курицей… голубем или ястребом. Может быть, вороном — достаточно велик клюв, измазанный слюной или какими-то другими птичьими внутренними выделениями. Просто умирающая птица.
Нет. Не просто и не умирающая — я какой-то частью своего вне-сознания уверен в обратном. Как абсолютно точно знаю и то, что она не павлин и не курица, не ястреб войны и не голубь мира. Не ворон — вестник смерти. Она — жизнь. Просто ее привыкли представлять по-другому. Яркой, чистой, первозданной. А все не так. Все не бывает так просто. Ничего не возникает из ничего. Жизнь — штука отвратительная в своей утверждающей живучести.
Эта агонизирующая, жалкая, но в очередной раз пытающаяся возродиться птица — мой мир. Мне плохо, мне муторно, меня ввергает в озноб бесстрастное и жестокое знание — до того мгновения, когда затянутся кровоточащие нарывы, когда оперение приобретет естественную огненную окраску, когда хрип превратится в крик победителя, — еще очень-очень много времени. Миллионы и миллиарды единиц измерения времени. Если что-нибудь не помешает.
Не о том ли сейчас пытается мне прокаркать или пропеть эта несчастная птица феникс?
— Вставай давай! — Следующий визит в реальность сопровождается грозным шипением и тряской за плечо.
Старьевщик застонал, хотя чувствовал себя не в пример лучше — по крайней мере, мог сносно анализировать действительность. Увиденное в бреду стремительно теряло яркость, воспринималось уже совсем блекло и не так убедительно.
— Не знаю, на какую гулянку ты позавчера попал, но у нас теперь проблемы! Поднимай задницу! — Венди добавила еще несколько совсем уж откровенных эпитетов и резко поднялась.
Позавчера? Отключка заняла не так уж много времени. Вик с удивлением отметил, что лежит в кровати, не на раскладушке, что он в совершенно обнаженном виде, а тряпки, отдаленно напоминающие его шмотки, только чистые, развешаны вокруг железных боков печи. Старьевщик, замотав щуплое тело в одеяло, торопливо потянулся за одеждой. Охнул — свое состояние как «сносное» он определил, сильно погорячившись.
— Хреново? — поинтересовалась Венедис. — Скажи спасибо Рокину — разъяснил, что у тебя не банальный передоз. А то бы сама придушила.
