А почему уцелел? Потому что, вопреки всем заячьим обычаям, избрал себе постоянным логовом вот эту самую гряду камней, которая спасла его уже однажды от молодого беркута.
Не раз с тех пор охотились за ним и старые, опытные беркуты.
Но зайчишка не отходил далеко от своих камней. Нырк! — и спрятался под ними.
Пробовали ловить его и волки. Да куда им, таким здоровым-то, подлезть под камки. В кровь себе горбину стёрли, а пришлось отступиться.
Пробовала ловить его и страшная рысь — большая пятнистая кошка с маленькой головой и длинным, гибким, как у змей, телом. Во все дыры между камнями совала свой чутьистый нос. Всюду под камнями вкусно пахло зайчатиной, но ни раздвинуть камни, ни проскользнуть между ними она не могла.
На беду заячью, жили на той горе, как уже сказано, и лисицы.
Уж лисицы-то — самые хитрые звери и зайцев ловить — великие мастера.
Зиму зайчишка Рваные Ушки перезимовал у себя в камнях благополучно.
А весной, как стаял снег, увидали его лисицы: лис и лиска. Они в эту пору года дружно живут, детей выводят. Ну и, конечно, взялись за него вдвоём.
Зайчишка лежал на склоне — пузечко на солнце грел. А сам но сторонам косился: грозит ли откуда опасность?
Лис к нему ну подкрадываться на согнутых лапках. Да не тут-то было!
Заметил зайчишка, вскочил… Лис за ним как кинется!
А Рваные Ушки прыг, скок — и дома.
Лис стал у входа в зайчишкину нору и ждёт.
Рваные Ушки так делал: уйдёт тот, кто его ловит, он подождёт немножко и выйдет наружу. Тут-то лис его и хотел схватить.
Но Рваные Ушки так испугался лиса, что пробежал всю длинную трубу, всю свою нору под камнями и выскочил с другой стороны каменной гряды. Так он не раз спасался от волков и рыси. Для них хороша была эта хитрость, а вот для лисиц не очень-то!
Лис только ещё начал подкрадываться к зайчишке, а лиска уже со всех ног бежала к другому концу каменной гряды. Прибежала и стоит у выхода из норы, караулит.
Зайчишке с его умишком где же про такое догадаться! Он и выскочил из норы прямо на лиску!
Лиска в это время уже облизывалась: мечтала, как сейчас сладкой зайчатинкой полакомится.
И хорошо, что облизывалась: не успела она язык убрать, зайчишка верть — налево кругом и нырк! — назад в нору.
Тявкнула лиска с досады, а ничего не поделаешь: сама виновата. Остаётся теперь обоим охотникам — лису и лиске — спрятаться и терпеливо дожидаться, когда зайчишка с той или другой стороны каменной гряды выскочит. Правильную осаду держать.
Вот и сидят лисицы: лис — у входа, лиска — у выхода, ждут.
А зайчишка Рваные Ушки, не будь глуп, взял да высунул голову из дырки между камнями посередине гряды. Поглядел в одну сторону — там лиска, за кустом сидит, караулит.
Видят и лисицы: высунутся вдруг посреди гряды длинные заячьи уши с чёрным пятнышком на конце, крутнёт ими заяц в одну сторону, крутнёт в другую — и опять уши спрячутся.
Поняли: надо снимать осаду. Видно, там у зайчишки между камнями трава растёт. Закусывает он ею. Его и измором не возьмёшь.
И ушли лисицы восвояси[7].
Вот до чего хитрущий зайчишка: двух лисиц провёл и цел остался!
КЛЮЧИК
Помню, собрался я в горы за травой. Оседлал коня, привязал к седлу косу, вилы и грабли. А чтобы удобнее и легче было, взял я косу, вилы и грабли без рукояток. Не очень-то ладно цепляться на узкой тропе длинными рукоятками за деревья.
'На месте вырублю', — решил я.
Шёл я сквозь лес долго, поднялся высоко. Лесище густой. Еле нашёл в лесу полянку. Трав на полянке не густо. Но косить можно. Расседлал я коня, покурил. Тут же и рукоятки вырубил — ровные такие жердинки[8]. Чтоб руки не скользили, кору с жердинок снимать не стал — только сучки обрубил. Насадил на жердинки косу, вилы и грабли. Закрепил гвоздями. Готов инструмент. Можно за дело.
Весь день косил, сушил, переворачивал и копнил. Солнце жгучее — к вечеру всё высохло. Связал я два большущих тюка сена — и на вьюк. Сверху ещё кувшин из-под воды, куртку, сапоги. Не вьюк, а целый воз вышел. Косу да вилы девать некуда — хоть на себе тащи!
А куда там на себе, спину за день наломал — гудит. Взял я и воткнул косу, вилы и грабли рукоятками в землю посреди поляны, чтоб издали видно было. Всё равно на будущее лето сюда за травой подниматься. И кнут свой в землю воткнул — к дому да под гору конь и без кнута ходко пойдёт.
Но на будущее лето подняться на полянку не пришлось. Собрался я на неё только через два года.
Вот, помню, поворот тропы, а повыше и полянке быть бы. Смотрю: по месту — она, а не узнаю. Тогда на поляне травы чуть было. А сейчас трава выше плеч, да сочная, густая. Цветы яркие, ровные. Птицы — на все голоса! Зайчики солнечные скачут. И гуд над поляной от пчёл, и мёдом пахнет. Чудеса!
Посреди полянки три деревца густых. Листья на ветру, как солнечная рябь на воде. Пригляделся я и ахнул: так это же мой инструмент пророс! Коса, грабли и вилы! Вот они — железные кольца в стволики врезались. Под деревцами куст.
Это мой кнут разросся. Только по ремню и узнать можно — до сих пор висит.
Сел я под ременный куст, приглядываюсь. Вижу — земля сырая кругом, а тогда, два года назад, совсем сухая была. Пошёл по полянке вверх. В самом верхнем углу нашёл маленький ключик, родничок. Камень в сторону сдвинулся, и пробилась вода, всю поляну напоила. Может, я сам даже тогда этот камень ногой нечаянно спихнул. А может, мой конь копытом сдвинул. Как в сказке!
Размечтался я у ключика: вот бы ко всякой земле такой ключик подобрать! Ключиком — раз! — и забьёт из-под земли зелёный фонтан. Распрямятся скрюченные ростки, на старых пнях поднимутся побеги. Ключиком — чик! — и зацветут разные цветы. Пусть старик с медведем собирают вершки и корешки. У бабки с внучкой репка вырастет большая-большая-пребольшая. Такая, что тянут-потянут — вытянуть не могут. И нет уже ни у кого больше разбитого корыта и землянки. И все Золушки танцуют в хрустальных туфельках. Как в сказке!
НЕСЛУХ
Медведицы — строгие матери, а медвежата — неслухи. Пока ещё сосут, сами сзади бегают, в ногах путаются.
А подрастут — беда!
Да и медведицы сами со слабинкой: любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопение, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен!
От цветка к кусту, от куста к дереву — и забредут…
Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу.
