– Ничё, наряд получишь завтра, а Василиса по тебе подгонит, она мастерица. Ты сыщи-ка мне хромого Романа, сей же час. Небось он на подворье старосты, там народ весь колготится. Хватай, каков есть.
Тупик вышел на подворье. Жалко, если Роман виноват. Однако и мысли не было о том, чтобы как-то избавить его от кары и позора. Человек долга и чести, Васька Тупик жил в такое время, когда в представлении людей правда и неправда разделялись как черное и белое. Между ними не искали середины, не искали и причин, толкнувших кого-то на преступление. А законы на Руси становились крутыми: виновных в воровстве и грабежах казнили смертью. Если Роман все же свел боярского скакуна, его лишь одно спасет: возврат коня либо его полной стоимости с выплатой крупного штрафа судье. Но ворованную лошадь за большую цену не продашь. Сколько же стоит лучший боярский конь? Своего Орлика Тупик, пожалуй, не продал бы и за сто рублей – это цена немалой вотчины.
Послышался скрип шагов, Роман снял шапку еще в воротах.
– Пошто звал, Василь Андреич? Готов служить верой-правдой.
Был он немного навеселе, а никакие дела с пьяными людьми на Руси не считались законными – ни торговые, ни податные, ни судебные. Но Тупик не хотел отсылать Романа, чтобы не насторожить, да и судить его пока не собирался.
В сенях Тупик велел спутникам раздеться, провел в большую гридницу. Гость поклонился сидящей за столом боярыне, на девку глянул мельком. Лицо ее было в тени, но он тут же глянул снова.
– Анютка?! Ты откель же взялась? А иде Вавила?
Девица молчала, пораженная не меньше Романа. Хмель с него разом соскочил, взгляд тревожно метнулся на Тупика, потом – снова на Анюту, корявая рука теребила пояс.
– Ты што же наделал с нами, дядя Роман? – с горечью спросила Анюта. – Чем ты Вавиле за все добро отплатил? Его ж из-за тебя под замок посадили и грозят в кабалу взять.
– Чево мелешь, девка? – Роман, приходя в себя, снова глянул на Тупика, будто ища поддержки. – Сам виноват твой Вавила. Говорил я ему: не выпустит нас боярин добром, бежать надобно. Он не поверил, он сроду меня не слухал.
– Зачем же ты коня-то боярского свел? Из-за него Вавилу и неволят. Да конюха высекли, а он меня чуть не прибил.
– Бог с тобой, о каком коне говоришь? Я свово лишь взял, дак он был мне подарен Вавилой.
– Об твоем нет речи. Ты лучшего коня свел со двора.
– Не брал я коня, зачем перед людьми обносишь, окаянная?
– Где же твоя-то лошадь? – спросил Тупик, пристально следя за мужиком.
– Да иде ж – лихие люди отняли. Утром тогда и отняли в лесу да шубу содрали, рвань бросили взамен.
– А мне ведомо, – холодно заговорил Тупик, – што обоих коней ты продал, а куны скрыл.
– Вот те крест, боярин, не продавал я их – лихие люди отняли. – На лбу Романа выступил пот, но Тупик теперь не жалел его. Проговорился мужик о своем воровстве. На воре шапка горит – недаром сказано.
– Винись, Роман: кому сбыл коней, где скрыл серебро?
– Помилуй, боярин, нет греха на мне. Хошь – крест поцелую? – Трясущимися руками он достал крестик из-под рубахи, встал на колени перед ликом Спаса. – Нет греха на мне. Не сводил я коня – сам он за мной увязался. То ли конюх пьяный недоглядел, стойло не затворил, то ли сломал он загородку, зверина, а я ворот не запирал за собой – скрипучие больно. Он уж за погостом догнал меня, может, кобыла ему моя слюбилась, почем знать? Прогонял я его, видит бог, он же нейдет, сатана, да ишшо зубы скалит. Вертаться забоялся. Так и шел он за мной, пока те не наскочили… Говорил им – чужой, мол, конь, они же хохотали: спасибо, мол, хоть за чужого.
Тупик поверил. Редкий из православных решится целовать крест ради обмана. Больше Тупику дела до Романа вроде не было. Одно, когда человек своими руками свел со двора чужую лошадь, иное – если конь сам ушел. Ворота за собой не запер – так за то довольно двух плетюганов. Перед боярином Бодцом чист Роман, стало быть, и прав. Правда его волчья, но то уж дело совести, и бог наказал мужика, наслав разбойников. С укором Тупик сказал:
– Видно, хром ты, Роман, не на одну лишь ногу. Как же мог ты, себя спасая, сотоварища свово бросить? Да неуж всех троих боярин силой бы удержал? Ваньку Бодца я знаю: лихой волостель, да все ж не тать лесной. Девка вон бросилась благодетеля спасать, а ты? – Дарья, поддаваясь доброму слову мужа, придвинулась к Анюте, обняла. – Нет, не мужик ты, не русский человек… Мишка! Возьми камчу да окрести его трижды, приговаривая: «Впредь запирай ворота! Впредь запирай ворота!» Или ты княжеского суда хочешь, Роман?
– Што ты, боярин, што ты, родимый!
Мишка, усмехаясь, вполсилы трижды вытянул виновника по спине плетью, приговаривая, как было велено.
– О сем наказании – молчок, эта наука – для одного.
Мишка удалился, Роман понуро встал с колен.
– Ступай. Да хватит тебе шалабольничать, Роман. Неча к людям боком стоять, все одно при общине кормишься. Бери землю, входи в общину, честно корми семью. Ты ж в сече был, сам видал, што люди сильны, когда друг за дружку стоят. И неуж при таком тиуне, как Фрол, житье плохое?
– Нынче Фрол, а хто будет завтра? – буркнул мужик.
– Кого поставлю, тот и будет. Может, ты. Не любо – съезжай вон с отчины. Хоть к тому же Бодцу ступай. Нет у меня веры к тебе, покуда на отшибе, сам по себе промышляешь.
Искренний в благих желаниях, Тупик даже не подумал, что воспользовался случаем и загоняет в свою вотчину последнего вольного смерда в Звонцах. Куда податься хромому да обремененному семейством? Оставалось сесть на боярскую землю, назваться боярским человеком, платить посошный оклад и оброки наравне со всеми.
