– Верно, Холмс! Сокровище… золотая… птица… похищение… Константинополь… Что дальше?
– «Эдуардо Лукас и Мильвертон».
– Но они оба мертвы. – Я изумленно уставился на Холмса.
– Да, но у них, конечно, есть что-то общее.
– Оба были шантажистами. Лукас чуть не погубил министра по европейским делам в истории о втором пятне…
– …А Чарльз Аугустус Мильвертон был не менее безжалостным негодяем.
– Но, Холмс, теперь у нас появились два покойных шантажиста. Я не понимаю, какое они могут иметь отношение…
– Давайте смотреть глубже, дружище, – перебил меня Холмс. – Чем занимаются шантажисты?
– Вытягивают деньги, высасывают кровь из своих жертв до последней капли.
– Согласен, согласен. А не кажется ли вам, Ватсон, что шантажист – это в известной степени коллекционер?
Я не мог уследить за ходом его мысли, и Холмс разъяснил:
– И Лукас и Мильвертон собирали или, если хотите, коллекционировали компрометирующие документы, терпеливо и упорно выискивая доказательства чужих ошибок и преступлений. Мне думается, Баркер намекает, что в погоне за Золотой Птицей участвуют два коллекционера. Поскольку речь идет о статуэтке, логично предположить, что это собиратели предметов искусства. Как мы с вами убедились сегодня ночью, по крайней мере один из них баснословно богат.
– Полный чемодан денег, – машинально произнес я и был награжден кивком.
– Также достоверно известно, что другой командует целой армией приспешников. Итак, мы твердо знаем, что наши таинственные коллекционеры обладают могуществом и богатством.
Когда я кивнул, Холмс снова вернулся к письму.
– И снова мне необходима ваша помощь, дружище. Седьмой вопрос: «Когда родилась Мэри Морстен?»
– Моя дорогая Мэри родилась в 1861 году, – печально ответил я. – Но я не совсем понимаю…
– Погодите, может быть, следующий вопрос даст нам подсказку: «У Виктора Хатерли был…?»
– Что же там было у этого молодого инженера? – пытался я вспомнить. – Легче сказать, чего у него не было: у него не было пальца.
– Я замечаю, – сказал мой друг, – что Баркер неравнодушен к заголовкам ваших рассказов, а этот назывался «Палец инженера», если я не ошибаюсь.
– Гм… Виктор Хатерли был без пальца? У него был отнят палец?
– Подождите, – сказал Холмс. – Если дата – наш седьмой ключ, не будет ли восьмым глагол «отнять»?
– «У Виктора Хатерли был отнят палец». Пожалуй, вы правы. Каков следующий ключ. Холмс?
– Он легкий, и я думаю, что картина начинает вырисовываться. «Предмет, сохранявшийся Холдером».
– Берилловая диадема, – торопливо произнес я.
– И в диадеме было тридцать девять бериллов.
– Что ж, Холмс, это очевидно. От 1861 отнять 39 будет 1822.
– Таким образом мы получили новую дату. Но что это означает? – Холмс явно был озадачен. И все же я рискнул спросить:
– Что вы думаете обо всем этом. Холмс?
– Две вещи. Указание на 1822 год – важнейшая информация. Я думаю, это дата и была тем срочным сообщением, которое бедный Баркер нес к Линдквесту, когда встретил свою судьбу.
– Каков ваш второй вывод?
– Я окончательно убедился: Баркер был верным читателем ваших печатных трудов, дорогой Ватсон.
5
В БЕРЛИН
Пробило десять, когда я спустился из спальни и обнаружил, что Холмс опередил меня и уже принимал посетителя. Утренний гость, казалось, наслаждался дымящимся кофе, но я уловил напряжение и подозрительность в брошенном на меня взгляде и догадался, что инспектор Скотленд-Ярда Алек Макдональд явился не только за тем, чтоб засвидетельствовать нам свое почтение.
– Ватсон, вы появились вовремя, – сказал Холмс, наливая мне кофе из огромного серебряного кофейника. – Я как раз слушаю рассказ о необычном событии, произошедшем в Сохо прошлой ночью.
Приняв чашку от Холмса, я попытался изобразить на лице одновременно вежливое внимание и полнейшее равнодушие. Не знаю, удалось ли мне искомое выражение, но все мои потуги пропали даром: инспектор не смотрел в мою сторону.
– Зная вашу осведомленность во всем, что касается преступного мира, мистер Холмс, я удивлен, что вы еще не слышали об этом.
