Егора Тимур Саламович отдельно попросил:
– Слушай, приезжай со своей девушкой. У тебя есть девушка?
– Зачем? Это же семейный праздник.
– Внук, я тебя никогда не видел с девушкой. Почему? Я надеюсь, ты не гомосексуалист? Извини за такие слова, но тебе скоро тридцать, а ты всё не женишься. Меня даже один бывший товарищ по работе спросил: почему, Тимур Саламович, у тебя такой странный внук? Красивый, ухоженный, как девушка, ходит в чем-то ярком. Он не гей, случайно? Видишь, мы старые, но в курсе таких понятий!
– Дед, я не гей, я вчера спал с девушкой.
– Вот с ней и приезжай. Мне будет приятно.
Егор не соврал, вчера ночью у него была Яна. Он все больше привыкал к ней, начал находить в ее простодушии и наивности симпатичные черты. Однажды даже возникла мысль: если жениться, то почему не на ней? Гейне был гений, а женился на дурочке, которая даже не знала немецкого языка и не понимала его стихов. Но он всю жизнь был с ней счастлив, значит, есть в этом что-то?
Но нет, Яну брать с собой нельзя. Не так поймет. Ввод в семью – почти предложение.
Хотелось позвать Дашу.
Очень хотелось.
И он схитрил: позвонил ей и сказал, что просит сфотографировать одно торжественное семейное мероприятие. Правда, хочется и пообщаться. Тебя не смутит? Не смутит, ответила Даша.
Они приехали первыми, потом подоспели старые друзья Тимура Саламовича, привыкшие никуда не опаздывать. Даша фотографировала, но Егор посадил ее рядом с собой, чтобы не показалось деду, что она фотограф в роли его девушки. Нет, она его девушка в роли фотографа. Он так ему и объяснил: Даша не расстается с фотоаппаратом, такое у нее увлечение.
– Красивая девушка, – сказал Тимур Саламович, с удовольствием оглядывая Дашу. – Ты вчера был с ней?
– Да.
– Завидую.
Приехала Рада, кивнула гостям и брату, чмокнула деда, вручила ему открытку с его фотографией, с виньеткой и надписью «Дед, живи сто лет!». Она за пять минут смастерила ее с помощью фотошопа и распечатала на принтере, а Тимур Саламович всегда говорил внукам, что тот подарок дорог, который сделан своими руками. Раньше были рисунки акварелью, пластилиновые фигурки, салфеточки, теперь проще. Кивнув остальным, Рада села в беседку, увитую виноградом, нетерпеливо раскрыла ноутбук и продолжила работу.
Сегодня весь день она ведет жаркую дискуссию в своем журнале, набралось уже больше двухсот комментариев. Рада отвечает каждому, вернее, каждой – это сообщество childfree, здесь только женщины, не желающие иметь детей и ненавидящие их, а заодно беременных и детных мамаш. Они называют их свиноматками, овуляшками, а детей – спиногрызами, опарышами, уродцами и т. п.
Популярность держится на провокациях, поэтому Рада вчера ночью вбросила такой текст:
«Как известно, старость и детство – болезнь. Детство даже больше: старикам разрешают голосовать, а детям нет. То есть справедливо считают их невменяемыми. Вчера в супермаркете моя подруга, которой надоело слушать, как два десятилетних задрота ругаются матом, выбирая какую-то шипучку, схватила одного за ухо и стала крутить (а пальцы крепкие, она бывшая гимнастка). Естественно, отовсюду послышалось заклинание: “Этожедети!” Подруга ответила: “В первую очередь они неадекватные психи!” У меня две мысли по этому поводу. 1. Почему не разрешить гражданам применять спецсредства против этих неандертальцев? Хотя бы газовые баллончики (с гарантией невиновности – это же самооборона, они не только ругаются матом, они нападают)? 2. Почему не ввести правило вызывать милицию и скорую помощь, чтобы немедленно изолировать буйствующего имбецила от общества? 3. Да, за больными иногда ухаживают дома. Но в клиниках профессионалы и настоящее лечение. Почему бы не открыть сеть детских больничных комплексов (на десятки тысяч человек), где они бы жили, учились, не терроризируя никого, кроме себя? Дорого? Но оно того стоит!»
Посыпались отклики, одобрения, возмущения контрабандой пролезших овуляшек, новые предложения: не ограничиваться газовыми баллончиками, т. к. часто подростки угрожают жизни, применять смирительные рубашки в школах, учителям выдавать электрошокеры, для детей создавать не больницы, а концлагеря.
Рада, посмеиваясь, отвечала всем, развивала тему, спорила, подбадривала.
Уже сели за стол (Тимур Саламович назначил на шесть вечера, значит, должны сесть в шесть вечера, а оттяжек он не признавал), уже выпили за здоровье именинника, уже бойцы начали вспоминать минувшие дни, то есть славную работу на славном предприятии, тут приехал с Шурой Павел.
Обнял тестя, извинился, вручил ударно-кремнёвый пистолет первой четверти девятнадцатого века – Тимур Саламович на пенсии стал коллекционировать старинное оружие; начало коллекции было положено незабвенным кинжалом «Кама».
Тимур Саламович растрогался, пустил пистолет по кругу, чтобы все рассмотрели.
– Вот делали же вещи! – сказал один из друзей, грузный, лысый, но с черными густыми бровями.
– И мы делали! – возразил Тимур Саламович. – И он делал, – указал пальцем на Павла Витальевича. – А потом ушел в бизнес, в спекуляцию, не сказать больше.
– В производство, если сказать больше, – тут же нашелся Павел.
– Разве сравнить? С нашими деталями люди с Байконура взлетали, на атомных подводных лодках Мировой океан рассекали.
– Папа, мы сто раз говорили, – улыбнулся Павел Витальевич. – Где тот Байконур, где тот океан? То есть океан остался и лодки – сколько-то штук, но завода нет. Забудьте.
– Извините! – погрозил пальцем сухой седой старик болезненного вида, с красными глазами, вдобавок у него потрясывались голова и руки. – Извините, завод есть! Но цеха пустые! А в административное здание понапихали офисов! Я однажды туда попал, иду по коридору – таблички, таблички. И тебе нотариус, и пищевые добавки, и вообще красота: «Интимтовары оптом». Навигационные приборы высокой точности сменили на гандоны! Тоннами продают!
И старики горячо заговорили о том, как хорошо было раньше, когда в Сарынске насчитывалось не меньше двух десятков оборонных предприятий, и как стало плохо, когда вместо них появилась какая-то дрянь.
Павел слушал их невнимательно. Он, естественно, ничего не пил, но накатил зато запоздалый похмельный голод. Он был рад этому – отвлекало от недоумения. Павел Витальевич не знал ведь об отношениях Егора с Дашей, как и вообще о том, что они близко знакомы. А Егор не знал, что Даша близко знакома с отцом. Он тоже почуял что-то неладное, притих, посматривал на Дашу, на отца, ловя их пересекающиеся взгляды.
Насытившись, Павел Витальевич встал и пошел в дом – как бы отдохнуть. В двери обернулся. Егор сидел спиной к даче, но оглянулся, будто что-то услышал. Павел Витальевич кивком головы пригласил его в дом.
Через пару минут, выждав паузу, Егор пошел туда.
Павел Витальевич сидел в мастерской, в старом кресле.
– Как дела? – спросил он.
– Нормально.
– Что делаешь сейчас?
– Ремонтирую театр.
– Специалисты нужны?
– Нашел уже.
– Все сам? Молодец, правильно. А девушка эта, она кто?
– Ты же с ней знаком, поздоровался, когда приехал. И я помню, после спектакля, когда у тебя в доме были, ты с ней общался, куда-то даже ее увел.
– Наблюдательный. Я имел в виду, кто она тебе?
– Я попросил ее пофотографировать.
– И все?
