сцене по-настоящему. Он стал привлекать талантливых людей со стороны, одаренных любителей, и среди них появилось уже несколько звезд, в частности бывшая продавщица видеомузыкального киоска красавица Сашенька и бывший инженер очистных сооружений, пьющий, но гениальный Петр Анатольевич, очень похожий на американского актера Роберто де Ниро, только без бородавки.
Яна очень хотела попасть в этот театр. Она и раньше думала об этом, о театре и о Егоре. А тут отцу поручили написать книгу о Костяковых. Совпадение показалось неслучайным. В это же время она уличила Ростика, что он постоянно созванивается и списывается с одной девушкой не из их компании, прицепилась к этому, устроила Ростику скандал, рассталась с ним. Стала свободной.
Решившись, Яна узнала телефон «Микса», позвонила и спросила, когда прослушивают актеров для театра. Ей ответили: по понедельникам, с четырех часов дня и до ночи.
– Что, так много людей?
– Да, так много.
Яна знала, что у «Микса» репутация театра не простого, экстремального, поэтому сама явилась в экстремальном виде, то есть своем обычном: черное и фиолетовое, кольца в ушах, в носу, на нижней губе.
Фойе театра было небольшим и просто оформленным – только афиши спектаклей. Сбоку загородка с вешалками – пустой по летнему времени гардероб. Дешевые фанерно-металлические стулья вдоль стен. Дверь в зал, за которой Яне чудилось что-то необыкновенное.
Очередь на прослушивание оказалась небольшой: две подружки-симпатюшки, обе блондинки, худой прыщавый юноша, нервничавший, и мужчина лет под шестьдесят, одетый опрятно, но бедно, похожий, подумалось Яне, на токаря-пенсионера. Или слесаря. Очень уж пролетарское лицо, бесхитростное. Неужели тоже в актеры хочет?
Из высокой двери вышла лысая худая девушка в широких штанах и полосатой футболке, обтягивающей подростковый ребристый торс без признаков груди.
– Кто первый?
Подруги переглянулись, наскоро поспорили шепотом, наконец одна решилась, встала.
Вошла. И вышла через пять минут.
Пожала плечами:
– Что? – спросила подруга.
– Ничего. Не гожусь.
– Почему?
– Не объяснил.
– Тогда я тоже не пойду! – сказала подруга.
– Ты чего? Попробуй!
– Не хочу! Я и раньше не хотела. Это ты…
– Я?! Да если б ты меня сюда не поволокла!..
Препираясь, они ушли.
Юноша был дольше, минут десять. Вышел, мотнул отрицательно головой и быстрыми шагами удалился.
Человек с лицом токаря-слесаря пошел к двери. Оглянулся на Яну. Вдруг перекрестился и открыл дверь решительной рукой.
Яна не выдержала, подскочила, приникла ухом.
Услышала громкое и распевное:
После этого тишина. Потом тихие голоса. Потом опять громкий, на грани крика, голос токаря-слесаря:
Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?
И опять тишина. Сразу же после этой строчки.
И опять негромкие, вернее, плохо слышимые голоса.
Голос слесаря-токаря. На этот раз он смирил свою мощь, не разобрать, что читает.
И опять тихо.
Дверь открылась, Яна едва успела отскочить.
Токарь-слесарь вышел, утирая пот со лба и, не глянув на Яну, пошел к выходу. Лицо у него было чистосердечно расстроенное.
Выглянула лысая девушка.
– Кто еще?
– Я.
– Заходите.
Яна вошла.
Ей стало странно и страшно, будто Золушке, попавшей во дворец. Сходство в том, что во дворце главное не блеск и богатство, а таинственность. Простой человек никогда не знает, что там происходит. Вот и в этом зале была – таинственность. Полумрак. Сцена с пятном света на полу, у края. Какой-то особый запах – дерева, материи. Шаги звучат гулко. Яна шла по проходу, озираясь.
– Идите на сцену, – послышался голос.
Яна поднялась по трем ступенькам, повернулась.
Прожектор светил в лицо, она отступила. Но луч тут же последовал за нею.
Яна щурилась. Она ничего перед собой не видела.
– Сейчас привыкнете, – раздался голос Егора.
Через некоторое время глаза действительно немного привыкли, но Яна по-прежнему ничего не различала, кроме смутных очертаний амфитеатром поднимающихся ступеней. В этом театре не было кресел, только ступени, Яна вспомнила, как однажды, когда была тут на спектакле, сидящий впереди массивный мужчина подался назад до упора, и ей пришлось пристраивать ноги вбок, чтобы он их не отдавил.
– Я вас не вижу, – сказала Яна.
– А вам зачем?
– Нет, но мне надо же видеть, с кем я разговариваю.
– Вы будете не разговаривать, а читать, – поправил голос девушки.
– А кому читать? В пустоту?
– В пустоту не хотите? – голос Егора.
– Вообще-то интересней видеть, кому читаешь.
– Может быть. Ладно. Дайте, пожалуйста, свет в зал! – обратился Егор к кому-то.
Дали свет – неяркий, но достаточный. Яна увидела Егора и сидящую рядом лысую девушку с блокнотом в руках.
– Как вас зовут? – спросил Егор.
– Яна, – с удовольствием ответила Яна. Она любила свое имя.
– Образование? Это не имеет значения, я просто спрашиваю.
– Среднее, собираюсь поступать на филфак.
Яне показалось, что лысая девушка усмехнулась.
– А почему вы так одеты? Это опять же безоценочно, – уточнил Егор. – Это просто вопрос.
Казалось бы, ответить легко: сказать, что всегда так одета. Но Яна отвечала не только Егору, а еще и этой девушке. И она вдруг сказала с улыбкой:
– Чтобы вам понравиться.
– Да? Вы решили, что мне это нравится? Почему?
– Ну, ваш театр называют же экстремальным. А я, типа, тоже экстремалка. Да нет, на самом деле я всегда так хожу, – все-таки призналась Яна.
– Вот! – сказал Егор лысой девушке. – Вот что важно. Я не понимаю, играет она или нет. Хочет понравиться – значит, играет, да? Но слишком естественно это делает. Мы бросаемся в крайности – или играть вовсю или совсем не играть. А в жизни любой человек немного наигрывает. Почти всегда.
– Конечно, – сказала Яна. – Я когда у родителей деньги прошу, это такой спектакль. На меня билеты
