буду принципиально. Один раз захожу в раздевалку, она там. И больше никого.
– Там общая раздевалка, что ли?
– Нет. Общий коридор и двери налево и направо. В их раздевалку дверь была открыта, я заглянул, она там, – достоверно объяснил Валера. – Захожу, ну, что-то там сказал, не помню, потом еще всякие разговоры, потом обнял ее так, ну, нежно… Деликатно зажал, в общем. Короче, мы там закрылись – и всю ночь. Девочка оказалась, я скажу, еще та. Хрупкая, а так ногами сдавит, что ребра трещат.
Валера рассказал не свою историю, а историю двоюродного брата – как свою. Ему верили: имея в запасе настоящие приключения, он мог спокойно врать и выдумывать новые. Верили и завидовали: каждому хотелось бы остаться на ночь с гимнасткой, и чтобы она так сдавливала ногами, чтобы ребра трещали.
Не показывая, однако, этой зависти, Коля завелся:
– Если тебе так кажется – попробуй! Попробуй, зажми ее! В раздевалке!
– Зачем? И почему обязательно в раздевалке?
– Но она же тебе нравится?
– В общем-то да.
– А я в нее влюбился, ребята, – всерьез сказал Илья.
Сторожев рассмеялся, но тут и Коля заявил:
– Я тоже. Предупреждаю.
– Это как? – не понял Валера. – Морду, что ли, будешь бить, если я к ней подойду?
– Может, и буду.
– Надо по-честному! – сказал Илья.
– Монетку кинуть? – спросил Валера.
– Дурак ты. По-честному это так: прийти к ней и сказать, – предложил Илья.
– Ага. Все трое припремся? – хмыкнул Валера.
– Зачем? По очереди. Чтобы все открыто. А кто каким пойдет, вот тут можно как раз монетку бросить. Нет, нас трое. На спичках. Тянуть будем.
И они тащили спички. Длинная, короче, еще короче.
Первому выпало идти Валере.
Он волновался. Его опыт по сути, ничего не стоил. Да, была полупьяная женщина в околодачном мусорном леске, почему-то в одном купальнике и мокрая, с венком полевых цветов на голове, которая вышла из кустов, увидела Валеру (он рыл червяков для наживки) и спросила:
– А где я?
– Тут наша дача. Вон там. А там Волга, пляж.
– Замечательно. Вы здесь никто не говорите «река», вы все говорите «Волга». Почему?
– Не знаю. Потому что Волга.
– Ну и что. Я живу на речке Дубне, это под Москвой. И когда мы идем купаться, мы говорим: пойдем на реку. И никогда: пойдем на Дубну! Загадка.
Женщина села рядом, чуть не упала, оперлась о его плечо.
– Хожу тут пьяная, опасно, – засмеялась она.
– Да нет, – успокоил Валера. – Тут народ нормальный.
– А тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
– А я думала, восемнадцать. Пусть будет восемнадцать, ладно?
– Как это?
– Молчи.
Все было довольно неловко, жарко, потно, бестолково, после чего женщина сказала:
– Быстро иди отсюда, и ты меня не видел.
Никаких повторных встреч и чудес, конечно, не было.
Да и с некрасивой конопатой пэтэушницей, существующей в рассказах как голубоглазая блондинка, вышло заурядно – зашла спросить книгу, узнала, что родителей дома нет и будут нескоро, спросила:
– А ты целоваться умеешь? Мне с парнем завтра встречаться, а у меня не очень с этим. Опыта мало.
– Умею, конечно.
– Научи.
Учил и учился сам. Потом возня, торопливость, ерзанье. Пэтэушница наладилась ходить чуть не каждый день, Валера ее еле отвадил, в этом он не врал.
Но с Лилей совсем другой случай.
И вот Валера пришел к ней.
Лиля удивилась, провела к себе в комнату, Валера успел отметить линолеум на полу с рисунком под паркет, ковры на стенах, золотистые обои в завитушках – сбывшиеся мечты советского выдвиженца и его верной супруги. В комнате Лили тоже были и завитушки на обоях, и ковер с пестрым узором, а также стол с идеальным порядком на нем, а еще кровать, белый тюль на окнах…
Валера собирался предпринять конкретные действия – сесть рядом, взять за руку и так далее. Все-таки кое-что он умел. Но как сядешь рядом, если Лиля устроилась, будто учительница, за столом, стоявшим передом к двери, крутила в пальцах карандаш, смотрела с улыбкой, а Валера то сидел у стены в низком кресле, нелепо выпирая вверх коленками, то ходил, как в классе перед доской. Что-то говорил, Лиля слушала, потом сказала:
– Интересно за вами наблюдать.
– За кем?
– За вами. Вы все похожие. Хотите одного, а говорите про другое.
– И чего я хочу?
– Ну, наверно, сказать, что я тебе нравлюсь.
– Нравишься – и что?
– Ничего.
Валера сел на кровать и сказал:
– Иди сюда.
– Зачем?
– Я не могу так разговаривать. Я нормальный мужчина, – сказал Валера, холодея животом, – я привык, чтобы женщина рядом была. Когда говорю.
Лиля рассмеялась.
– А, ну да. Ты же, говорят, страшный бабник. И как ты это делаешь?
– Иди сюда, расскажу.
– Я хорошо слышу. Нет, правда, у тебя есть женщина?
– Есть, – признался Валера.
– Сколько ей?
– Ей? Тридцать. Или около того.
– Ого. Такая старая?
– Она моложе тебя выглядит, между прочим.
– Красивая?
– Да. И стройная.
Лиля продолжала допрашивать: цвет глаз, цвет волос, умная ли, о чем говорит.
– Ты ее любишь?
– Ну, как… Вообще-то я тебя люблю, – решился Валера.
– Да? А почему тогда с ней?
– Она меня любит. И вообще, это просто… Ну, физические отношения. Ей нравится, мне тоже.
– А со мной, как ты считаешь, могут быть физические отношения?
На этот раз в животе Валеры стало жарко.
– Еще как могут, – сказал он, встал, подошел к Лиле и попытался ее обнять. Обнимать сидящую за столом девушку страшно неудобно. Валера стоял, скособочась, прижимаясь сверху головой, а Лиля сидела и ждала, что будет дальше. Он потянулся губами к ее щеке, Лиля отодвинула Валеру рукой.
