Вместо спасибо началось нечто невообразимое. Появились жены братьев с малыми детьми на руках, с криками и рыданиями, старуха тоже завопила что-то на молдавском, так громко, будто ее убивали, при этом Немчинов не мог не отметить поразительное сходство многих слов с латинскими (он когда-то изучал латынь, ему нравился этот язык). Набежали старшие дети – человек шесть от трех лет до пятнадцати. За что бы ни взялись друзья, тут же в эту вещь вцеплялись несколько рук, не давали, отнимали, тащили вглубь квартиры. Братья стояли позади всех, показывая, что они сопротивляться не собираются, но родню удержать не в силах.
– Эй, вы! – крикнул им ДБ, державший дверь, которую норовили захлопнуть, чтобы затруднить вынос вещей, – скажите своим, чтобы отошли!
– Мы говорим, они не хотят, – сказал один из братьев. – Что мы, бить будем своих детей, своих жен? Ты будешь бить своих жен и детей? Мы цивилизованные люди!
ДБ так поразила речь молдаванина, что он не нашелся с ответом.
А старуха от слов перешла к делу. Выбрав почему-то Немчинова, она пошла на него с воздетыми кулачками и начала постукивать ими в грудь Ильи, крича и брызжа слюной. Немчинов отступал, а старуха била, надо сказать, хоть не сильно, но больно. Немчинов не выдержал и схватил ее за руки. Тут же все разом страшно завопили, дети завизжали и заплакали, мальчик лет пяти вцепился в штанину Немчинова, один из братьев побледнел и сделал шаг вперед. Второй остановил его взглядом.
– Я не знаю, что делать! – прокричал Немчинов.
– А мы знаем? – раздраженно спросил Коля.
– Да не обращайте вы внимания, тащите и все! – крикнул ДБ. – Я прикрою!
– Нет, – сказал Коля. – Я так не могу. Уйдите все.
Иванчук, Сторожев и ДБ вышли. Коля сказал братьям:
– Видите, до чего вы нас довели?
– Это вы нас довели, – сказал один из братьев. – Скажите спасибо, что мы милицию не вызвали.
– Постойте. Это моя квартира?
– Ваша, кто спорит.
– У вас срок аренды кончился?
– Договор кончился, мы думали, еще продлим.
– Не продлите! Мне нужна эта квартира! Моя квартира! Там машины, во дворе, я за них заплатил. Наверняка у вас есть родственники или кто-то. Переезжайте к ним, а потом снимайте что хотите, где хотите! Что не ясно?
– Дайте неделю нам.
– Давал уже! Неделю, еще неделю, еще неделю! Сколько это будет длиться?
– Неделю, обещаем.
– Не верю!
– Мы не виноваты, если вы людям не верите!
Коля вспомнил слова участкового. Еще немного, и он почувствует, что напал на чужую семью в их собственной квартире. Спорить бессмысленно. Надо уходить и придумать что-то другое.
Коля спустился вниз, вышел во двор.
– Ну? – спросили друзья.
– Чувствую, придется через суд. И пусть приставы их выволакивают.
– Зря, – сказал ДБ. – Приставы будут полгода с ними возиться.
– А ты сможешь детей вытаскивать? Старуху эту, женщин?
– Неприятно, конечно…
Сторожев сказал:
– У меня квартира довольно большая, переселяйтесь ко мне. Пока этот вопрос улаживаться будет.
– Спасибо, Валера. Может, даже и воспользуемся.
– Только не откладывайте, а то дом так стоит, что смотреть страшно.
Сторожев при этом старательно думал, что делает это вовсе не для того, чтобы Даша была рядом, а для Лили, для Коли. И ведь действительно первым порывом было помочь Лиле и Коле, но тут же вслед за этим подумалось о Даше, вот и пришлось спорить самим с собой, чтобы доказать себе, что тот в нем, кто бескорыстен, принял решение раньше, чем тот, кто имеет какую-то выгоду.
Да и выгоды никакой на самом деле – Валера в последнее время не так уж часто думал о Даше. О Наташе гораздо чаще, с удивлением обнаружив, что скучает. Хотя понимал: можно скучать по одной женщине и любить другую.
Дома Коля рассказал Даше о происходящих событиях, о заминке с выселением квартиры.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала Даша таким голосом, будто теперь она была хозяйка в доме.
– К своим влиятельным друзьям обратишься?
– Может быть. Надо еще решить, что с Лилей делать.
– А что?
Коля, занятый все эти дни, поручил уход за Лилей полностью Даше, той пришлось бросить свои дела, фотостудию, оставить все на Володю.
– Ей хуже становится. Как-то резко, раньше так не было. Я боюсь, Коля. Ты знаешь, что у нее паралич правого глаза?
– Да. Делаю вид, что не замечаю.
– У нее и с речью хуже. Нервничает, капризничает. Лекарства не помогают, надо или дозы увеличивать, или что-то новое искать. Ей больно, понимаешь? Тебя весь день спрашивала.
– Сейчас пойду к ней.
Коля выпил чаю, остыл от неприятных впечатлений дня, постарался наладить в себе ровное расположение духа. Но чтобы без вранья – Лиля сразу почувствует.
Он вошел.
Лиля, не открывая глаз, сказала:
– Весь в делах?
Коля заметил, что у нее кривится набок рот и слова произносятся с большим трудом, чем раньше.
– Да. Квартиру готовлю. Скоро переедем.
– Не повезло. Если бы наш дом. А не тот. Упасть и все. Сразу. Вместе с вами. Шучу. Я одна. Коля, сделай что-нибудь.
– Что ты хочешь? Пить? Есть? Сменить белье?
– Не хочу пить. Не хочу есть. Не хочу белье. Сделай что-нибудь.
– Что?
– Я больше не могу. Я не могу. Эта боль. Тоска. Я не могу. Я не хочу так умереть. Коля, можно меня вылечить? Можно?
– Я всегда говорил, что можно.
– Ты успокаивал. Я серьезно.
– Можно, – твердо ответил Коля.
– Хорошо. Я выздоровлю, – сказала Лиля и не заметила, что так говорить неправильно (обычно следила за речью). – Я всё… Сначала. Буду счастливой. Обещаю. Молодой. Опять. Ты будешь. Гордиться. Иметь меня. Самую красивую. Женщину. Я хочу жить, Коля. И не хочу боли. Я не хотела боли и не хотела жить. А теперь хочу. Сделай что-нибудь. Продай. Душу. Черту. Жаль. Его нет. Или есть?
– Есть, только неизвестно, где искать, – попробовал пошутить Коля.
– Когда. Кто готов. Он сам придет. Ты не готов. Ты не хочешь. Жертвовать. Ничем. Помогать да. А жертвовать нет. Спаси меня, я очень прошу.
– Я сделаю все, что возможно.
– Хорошо. Больно, Коля, больно, больно! – тихо закричала Лиля. – Очень больно! Пожалуйста!
Вошла Даша с блюдечком, на котором был шприц.
– Мама, сейчас будет лучше, – сказала она.
– Мама? Я что, умираю уже? Я Лиля! Я ненамного старше тебя!
После укола Лиле стало легче, она задышала ровно, заснула. Даша взяла салфетку, чтобы протереть ее
