замки и раздумывая, чего я еще не предусмотрел.
Наутро оказалось, что кое-чего я действительно не предусмотрел.
В семь часов, когда зажужжал внутренний телефон, я уже проснулся. Даусон сонным голосом попросил меня подойти к городскому телефону, потому что мне звонят. Я взял трубку и услышал голос Уайкема.
Конюшня по воскресеньям просыпается рано, как и в другие дни. Я привык к ранним звонкам Уайкема — он всегда вставал в пять. Однако сегодня голос у него был такой встревоженный, каким я его еще никогда не слышал.
Поначалу я принялся даже мучительно соображать, что такого я мог натворить во сне.
— Ты... ты понял, что я с-сказал? — Он даже заикался от волнения.
— Две! Д-две лошади п-принцес-сы! М-мертвые!
— Две?! — Я резко выпрямился и похолодел. — Как? То есть... которые?
— Они лежат мертвые у себя в денниках. Уже окоченели. Должно быть, прошло несколько часов... — Которые? — со страхом повторил я. На том конце провода ответили не сразу. Уайкем и в лучшие времена плохо помнил клички лошадей, и сейчас, должно быть, у него в голове прокручивался длинный список героев былых времен.
— Те две, что участвовали в скачках в пятницу, — сказал он наконец.
Я онемел.
— Эй, ты слушаешь? — окликнул он.
— Д-да... Вы имеете в виду... Каскад и Котопакси?
«Нет, — подумал я, — этого не может быть. Это неправда. Только не Котопакси! И перед самым Большим национальным!»
— Каскад, — сказал он. — И Котопакси.
— О нет... Что с ними? — спросил я.
— Я позвал ветеринара, — сказал Уайкем. — Из постели вытащил. Сам не знаю как. Это его работа. Но две! Я понимаю, одна могла сдохнуть. Бывает. Но чтобы две!.. Скажи принцессе, Кит.
— Это ваша работа! — возразил я.
— Нет-нет. Ты уж там... Расскажи ей. Лучше так, чем по телефону. Они ведь для нее все равно как дети.
«Те, кто ей дорог...» Господи Иисусе!
— А Кинли? — настойчиво спросил я.
— Чего?
— Кинли... ну, тот, что вчера пришел первым.
— А, этот! Этот в порядке. Мы всех лошадей проверили, когда нашли тех двух. У них ведь денники рядом были, ты, наверно, помнишь... Скажи принцессе, Кит, ладно? Нам ведь их убрать надо. Пусть она решит, что делать с тушами. Хотя если они отравленные...
— Вы думаете, их отравили? — спросил я.
— Не знаю. Скажи ей, Кит! — Он с треском швырнул трубку, и я отошел от телефона, готовый взорваться от бессильного гнева.
Убивать лошадей! Если бы Анри Нантерр сейчас был здесь, я затолкал бы его пластиковый пистолет ему в глотку! Каскад и Котопакси... Я ведь их знал много лет! Я оплакивал их, словно друзей.
Даусон согласился попросить свою жену разбудить принцессу и сказать, что я должен сообщить ей печальные новости о ее лошадях и буду ждать ее в гостиной. Я оделся и спустился вниз. Принцесса, встревоженная, вскоре вышла.
— Что случилось? — спросила она. — С кем?
Когда я сказал, ее ужас сменился мрачными раздумьями.
— Он не мог этого сделать! — воскликнула она. — Вы ведь не думаете, что...
— Если это он, — сказал я, — то он об этом пожалеет.
Она решила, что нам следует немедленно поехать на конюшню к Уайкему.
Я пытался ее отговорить, но она настаивала на своем.
— Нет-нет, я должна поехать. Бедный Уайкем! Он нуждается в поддержке и утешении. Мне будет не по себе, если я не поеду.
Сама она нуждалась в утешении куда больше Уайкема... Но, как бы то ни было, в половине девятого мы были уже в дороге. Принцесса успела накрасить губы. Томас лишился выходного, но, казалось, не возражал. Я предложил повести машину сам, но мое предложение было с негодованием отвергнуто.
Конюшня Уайкема, в часе езды от Лондона, была расположена рядом с небольшой деревенькой на склонах суссекских холмов. Это был большой комплекс строений, беспорядочно расширявшийся и достраивавшийся в течение целого столетия. Владельцам здесь очень нравилось, потому что конюшня представляла собой целый лабиринт маленьких двориков, по восемь-десять денников в каждом, с кустами остролиста в красных кадках. Для работников этот живописный лабиринт означал много лишней беготни и уйму потерянного времени.
Лошади принцессы стояли в пяти двориках, вперемешку с другими. Уайкем, как и многие тренеры, предпочитал ставить лошадей одного владельца не всех вместе, а рядом с чужими. И Каскад с Котопакси были единственными принадлежавшими принцессе лошадьми, которые стояли во дворе, ближайшем к въезду.
Мы остановились у дома Харлоу и пошли пешком к арке, ведущей в соседний дворик. Услышав, что мы приехали, Уайкем вышел нам навстречу.
«Постарел он за эту неделю», — с беспокойством подумал я, глядя, как он шаловливо целует ручку принцессе. Он всегда делал вид, что флиртует с ней, сверкая глазами и демонстрируя остатки былого мощного обаяния. Но в это утро он был рассеян. Когда он снял шляпу, его седые волосы разметались на ветру. Худые старческие руки дрожали.
— Дорогой мой Уайкем! — встревоженно воскликнула принцесса. — Вы же простудитесь!
— Идемте в дом, — сказал он, направляясь в ту сторону. — Так оно лучше будет.
Принцесса заколебалась.
— А мои бедные лошадки еще здесь?
Уайкем кивнул с несчастным видом.
— У них там ветеринар.
— Тогда я, пожалуй, пойду посмотреть на них, — просто сказала она и решительно направилась во двор. Мы с Уайкемом потащились следом, даже не пытаясь ее отговорить.
Двери двух денников были открыты. Внутри горели слабые электрические лампочки, хотя снаружи было совсем светло. Все прочие денники были заперты.
— Мы оставили других лошадей в денниках, — говорил Уайкем. — Они вроде бы не беспокоятся, потому что крови нет... лошади крови боятся, знаете ли...
Принцесса слушала вполуха. Подходя к денникам, где на темно-коричневой торфяной подстилке лежали ее лошади, она замедлила шаг. Их тела выглядели бесформенными грудами.
Когда лошади погибли, они были в ночных попонах, но то ли ветеринар, то ли Уайкем, то ли конюхи сняли их и положили к стене. Мы молча смотрели на темную блестящую шкуру Каскада, на гнедого, словно припорошенного снегом Котопакси...
Робин Кертис, долговязый ветеринар с мальчишеской физиономией, иногда встречался с принцессой. Со мной он виделся гораздо чаще. На нем был зеленый комбинезон. Он кивнул нам и извинился, что не может пожать руку — ему сперва надо помыться.
Принцесса ответила на приветствие и сразу довольно хладнокровно спросила:
— Пожалуйста, скажите... как они умерли?
Робин взглянул на Уайкема, на меня, и поскольку мы не возражали, посмотрел на принцессу и сказал ей прямо:
— Их пристрелили, мэм. Они даже ничего и понять не успели. Их убил человек, мэм. Из пистолета.
Глава 6
Каскад лежал наискосок поперек денника, головой к двери. Голова его находилась в тени. Робин Кертис шагнул на торфяную подстилку, наклонился и приподнял черную челку лошади.
— Его плохо видно, мэм, потому что лошадь черная, но вот тут, прямо под челкой, есть пятно.
