уже открывала дверцу, чтобы выйти:
— Даниэль, пожалуйста... пожалуйста, объясни мне, что случилось...
Это вышло ужасно неуклюже. Чистый приступ отчаяния. Надо было послушаться принцессу. Едва сказав это, я тут же пожалел о своих словах: меньше всего мне хотелось, чтобы Даниэль сообщила, что любит Литси. Я подумал, что мой вопрос может даже подтолкнуть ее к этому, и в панике поспешно добавил:
— Не надо, не отвечай! Это не важно. Не отвечай.
Она повернула голову, посмотрела на меня, потом снова отвернулась.
— Вначале все было прекрасно, верно? — сказала она. — Это произошло так быстро... Как... как в сказке.
Я не мог этого слышать. Я открыл дверцу и начал выбираться наружу.
— Подожди! — сказала Даниэль. — Я уже начала — теперь мне надо договорить.
— Не надо! — сказал я.
Но ее уже было не остановить. Все, что она так долго носила в себе, выплеснулось наружу неудержимым потоком.
— С месяц тому назад, после этого ужасного падения в Кемптоне, когда я увидела тебя лежащим без сознания на носилках — тебя загружали в машину «Скорой помощи»... у меня начался понос от страха, я так боялась, что ты умрешь... И я внезапно осознала, как опасна твоя жизнь... и сколько в ней боли... и я вдруг представила, каково это будет — всю жизнь прожить здесь, в чужой стране... Одно дело — приятный романчик, а другое — жить вдали от дома и каждый день бояться... И я не знала, что тут так холодно и сыро... я выросла в Калифорнии... А потом приехал Литси... Он так много знает... и с ним так просто... с ним можно ходить в спокойные, безопасные места: на выставки, в картинные галереи и не дрожать от страха каждую секунду... Я слышала тревогу в твоем голосе, когда мы разговаривали по телефону, я видела ее в твоих глазах на этой неделе, но никак не могла тебе признаться... Она ненадолго умолкла. — Я рассказала тете Касилии. И спросила, что мне делать...
Я оттянул воротник куртки.
— И что она сказала?
— Сказала, что за меня никто решить не может. Я спросила, как она думает, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что мне всю жизнь придется жить в чужой стране — она ведь привыкла — и к мысли, что ты можешь погибнуть или покалечиться... Только не говори, что такого не бывает! Вон, на той неделе жокей погиб... Я спросила у нее, может, все это глупости...
— Даниэль сглотнула. — Она сказала, что тебя не переделаешь, ты такой, какой есть, и я должна отчетливо представлять себе, с кем имею дело. Сказала, что вопрос не в том, смогу ли я жить здесь с тобой, а в том, смогу ли я жить где бы то ни было без тебя.
Она снова помолчала.
— Я ей рассказала, как мне спокойно с Литси... Тетя сказала, что Литси — прекрасный человек... и что со временем я сама увижу... пойму... чего я хочу больше всего. Она говорит, для того, чтобы разобраться в себе, нужно время... Она сказала, ты терпеливый, и она права, да... Но я не могу тянуть так до бесконечности, это ведь нечестно! Я ездила на скачки вчера и сегодня, чтобы проверить, смогу ли я вернуться... Нет, не смогу. Я почти не смотрела скачки. Я стараюсь не думать о том, что ты делаешь... что ты там. Я обещала тете Касилии, что попробую... но я только болтаю с Литси и...
Она не договорила и умолкла, устало и печально.
— Я тебя очень люблю, — медленно произнес я. — Хочешь, я брошу скачки?
— Тетя Касилия сказала, что, если я попрошу тебя об этом, и ты согласишься, и мы поженимся, это будет ужасно. Лет через пять мы разведемся.
Она говорила об этом очень решительно. Сказала, что я не должна просить тебя об этом, что это будет нечестно, что я погублю тебя из-за того, что мне не хватает мужества.
Даниэль судорожно сглотнула, и глаза ее наполнились слезами.
Я посмотрел на темные гаражи и подумал о страхе и опасности. Для меня это были старые друзья, совсем ручные. Нельзя научить другого человека жить с этим — это должно идти изнутри. Конечно, со временем к этому привыкаешь, как и ко всему остальному, но зато эта привычка может испариться в одночасье. Отвага приходит и уходит: всякой выносливости есть предел.
— Ладно, пошли, — сказал я. — Холодно. — Помолчав, добавил: Спасибо, что объяснила.
— А что... что ты будешь делать?
— Пойду домой и лягу спать.
— Да нет! — Она рассмеялась было и туг же всхлипнула. — С этим, о чем я тебе говорила.
— Буду ждать, как советовала принцесса Касилия.
— Советовала? — переспросила Даниэль. — Ты что, с ней разговаривал?
— Нет. Она сама сказала мне об этом, в паддоке в Аскоте, совершенно неожиданно.
— А-а... — тихо протянула Даниэль. — Я говорила с ней во вторник, когда ты был в Девоне.
Мы вышли из машины, и я запер дверцы. Конечно, то, что сказала Даниэль, было достаточно плохо, но все же было бы хуже, если бы она призналась, что любит Литси. Пока она не снимет обручальное кольцо, которое все еще носит, у меня есть хоть какая-то, но надежда.
Возвращаясь к особняку, мы шли рядом. Войдя в дом, снова коротко попрощались на лестничной площадке. Я поднялся наверх и лег в постель. Меня терзала боль, от которой аспирин не помогает.
Когда я спустился к завтраку, Литси и Даниэль были уже там. Он сидел за столом и читал «Спортивную жизнь», она заглядывала ему через плечо.
— Напечатали? — спросил я.
— Что напечатали? — спросил Литси, погруженный в чтение.
— Объявление для того человека, который к вам подходил.
— Напечатали, — сказал Литси. — Тут ваша фотография.
Я налил себе грейпфрутового сока. Фотография так фотография. В первый раз, что ли? Работа такая...
— Здесь написано, что знаменитый жокей Кит Филдинг спас жизнь человеку, заставив людей снять куртки... — Литси опустил газету и пристально посмотрел на меня. — А вы и не сказали, что это была ваша идея!
Даниэль тоже смотрела на меня.
— Почему ты нам не сказал?
— Приступ скромности, — сказал я, прихлебывая сок.
Литси рассмеялся.
— Ну, тогда я вас и благодарить не стану!
— Ну и не надо!
— Поджарить тебе тост? — спросила Даниэль.
— Да... да, пожалуйста.
Она подошла к буфету, отрезала ломтик хлеба с отрубями и положила его в тостер. Я смотрел, как она это делает, а Литси, оказывается, в это время следил за мной. Я встретился с ним глазами, но так и не догадался, о чем он думает. Интересно, о многом ли можно догадаться по выражению моего лица?
— Как мышцы? — спросил я.
— Одеревенели.
Я кивнул. Мой ломтик хлеба вылетел из тостера, Даниэль положила его на тарелку, принесла и поставила передо мной.
— Спасибо, — сказал я.
— Пожалуйста.
Она сказала это легко и беспечно, но возврата к тем ноябрьским дням не было. Я принялся есть тост, пока он был еще горячим, благодаря судьбу хотя бы за эти маленькие милости.
— Вы сегодня заняты? — спросил Литси.
— Пять заездов, — сказал я. — Вы едете?
— Тетя Касилия говорила, что мы все едем.
— Ах, ну да! — я поразмыслил, вспоминая утренний разговор в холле. Знаешь что, — обратился я к
