отца, а как человека.
В тот вечер мы мирно сидели в гостинице, рассказывали друг другу о том, чем занимались в эти три года разрыва. И трудно было поверить, что где-то снаружи Малкольма может поджидать убийца.
Улучив момент, я спросил:
— Ты ведь специально дал номер телефона Джойси тому киношнику? И номер Жервеза воспитательнице больных детей? И хотел, чтобы я присутствовал, когда ты покупал жеребенка?.. Ты хотел наверняка оповестить всю семью о своих чудовищных расходах в последнее время, правда?
— Хм! — фыркнул Малкольм. Я понял это как согласие. Можно по ошибке дать не тот номер один раз, но два подряд — это уже закономерность.
— Томас и Беренайс, — сказал я, — совершенно обезумели от какой-то очередной твоей проделки. Что ты сообщил им?
— Откуда ты все это знаешь?
Я улыбнулся, вынул плейер и прокрутил ему кассету из автоответчика. Он прослушал, откровенно забавляясь беспокойством Сирены, Жервеза и Джойси. Потом прочитал письмо Томаса. Когда он добрался до его настойчивых просьб, я ожидал взрыва возмущения.
Ничего подобного не последовало. Малкольм только криво улыбнулся и сказал:
— Это я сделал их такими.
— Нет, — возразил я.
— Почему это?
— Таинственная штука — характер, но ты только родил их, а не сделал такими, какие они есть.
— Но я мог внушить им это.
— Да, конечно, — согласился я, — только ведь ты этого не делал.
— Вивьен и Алисия делали… из-за меня.
— Не казнись ты так. Это на тебя не похоже. Он улыбнулся.
— На самом-то деле я и не чувствую себя особенно виноватым.
Беспокойство Джойси, подумал я, скорее всего наигранное. Она могла захлебываться злостью из-за Алисии, но никогда мать не настраивала меня против Малкольма. Когда мне было шесть лет, она при разводе согласилась, чтобы Малкольм стал моим опекуном. Материнские чувства у нее были не очень развиты, и ей вполне хватало не слишком частых визитов подрастающего сына, чтобы считать материнский долг выполненным. Джойси никогда особенно не старалась привязать меня к себе, и я отлично понимал, что всякий раз, когда я уходил, мать чувствовала облегчение. Жизнь моей матери состояла из игры в бридж, обучения игре и написания статей в журналы все о том же бридже. Она была игроком международного класса и часто выезжала на соревнования за границу. Мои посещения только нарушали сосредоточенность, необходимую ей, чтобы выигрывать. А поскольку победы обеспечивали ей должный престиж для журнальных статей и ее лекций, я своим появлением вызывал у матери скорее раздражение, которое она тщетно старалась подавить, нежели дружеские чувства.
Она задаривала меня бесконечными колодами игральных карт и научила дюжине карточных игр, но у меня никогда не было ее потрясающей математической памяти. Джойси отлично помнила любую карту, любой ход в абсолютно всех своих партиях, и моя неспособность к этому неизменно удивляла ее и раздражала сама по себе. Когда я избрал себе профессию, связанную с совершенно другим видом спорта, Джойси вначале удивилась и расстроилась из-за моего решения, но потом стала постоянно просматривать страницы «Спортивной жизни» во время сезонов стипль-чеза, выискивая мою фамилию в списках участников.
— Так что ты сказал Томасу и Беренайс? — снова спросил я.
Малкольм с удовольствием объяснил:
— Я безо всякой задней мысли дал их телефон виноторговцу, чтобы он напомнил, сколько я задолжал ему за полсотни или около того ящиков «Пола Роджера» урожая семьдесят девятого года.
— И… э-э… сколько приблизительно это могло стоить?
— Понимаешь, «Пол Роджер» семьдесят девятого года, с виноградников Уинстона Черчилля, довольно редкий сорт…
— Конечно, — согласился я.
— Около двадцати пяти тысяч фунтов за пятьдесят ящиков.
«Бедный Томас!» — подумал я.
— А еще я дал знать Алисии, что учредил стипендию для одаренных девочек в школе, где училась Сирена. Я давно уже не разговаривал с Алисией. Полагаю, она была в бешенстве от того, что я передал деньги школе, а не самой Сирене.
— Но зачем тебе это нужно? Малкольма это, похоже, удивило.
— Ты же знаешь мое мнение. Вы все должны сами пробивать себе дорогу в жизни. Сделай я вас богатыми в молодости, у вас не было бы стимула к жизни, стремления самим достичь успеха.
Я, конечно, понимал его взгляды на воспитание детей, но нельзя сказать, что полностью с ними соглашался. Стремления к успеху мне было не занимать, и я вполне мог бы стать хорошим тренером скаковых лошадей, но только если бы он дал в долг, оформил ссуду или просто обеспечил меня необходимым начальным капиталом. Я прекрасно понимал, что Малкольм так не сделает, потому что, сделав что-то для меня, он должен будет сделать то же и для остальных. Малкольм был по-своему справедливым человеком. Кроме того, он не верил, что у меня что-нибудь из этого получится. Он так мне и сказал.
— А зачем тебе нужно, чтобы они знали, сколько ты тратишь? — спросил я. — Они наверняка все уже в курсе. Телефонные провода, видимо, раскалились докрасна.
— Я думал… я решил… м-м… если они поверят, что я растратил почти все свои деньги, им не из-за чего станет меня убивать… Понимаешь?
Я в изумлении уставился на него.
— Ты, наверное, сошел с ума, — только и мог я сказать. — Это же звучит как приглашение убить тебя немедленно!
— Ну, такая мысль пришла мне в голову чуть позже. — Он оживился, улыбнулся. — Но ведь теперь ты со мной и не дашь им это сделать!
Несколько мгновений я не мог сказать ни слова. Потом заметил:
— Но я ведь мог вообще не заметить ту машину…
— Я знал, что у тебя хорошая реакция.
Я немного поразмыслил.
— На что еще ты успел потратиться, о чем я не знаю?
Малкольм отпил шампанского и вздохнул. Я догадался, что он раздумывает, говорить мне или нет. Наконец он еще раз вздохнул и сказал:
— То, что я скажу сейчас, — только для твоих ушей. Это я сделал совсем из других побуждений и немного раньше… несколько недель назад. Собственно, незадолго до убийства Мойры. — Он немного помолчал. — Она страшно разозлилась, хотя ее это совершенно не касалось. Это ведь не ее деньги. Мойра терпеть не могла, когда я тратил их на кого-нибудь, кроме нее. Она хотела все загрести себе. — Малкольм вздохнул. — Не могу понять, как ты смог сразу догадаться, что она за штучка.
— По ее расчетливому взгляду.
Отец печально улыбнулся. Он видел этот взгляд постоянно, до самого ее конца.
— Интернат, где живет Робин, — неожиданно сказал он, — нуждался в ремонте. И я оплатил его.
Я понимал, что речь шла не просто о паре замененных оконных рам.
— Ты, конечно, знаешь этот дом-интернат? Его содержит одна семья.
— Знаю.
— Там нужно было настелить новую крышу, заменить электропроводку. Повысить жалование дюжине сотрудников. Они пытались увеличить плату за содержание пациентов, но из-за слишком высокой лишились нескольких клиентов. Обычная история. Они просили моего совета и помощи, я сказал, что им не о чем беспокоиться. И полностью оплатил расходы. Все, что мне нужно было взамен, — это чтоб они наняли хорошего консультанта, которого я порекомендую. — Малкольм поудобнее устроился в кресле. — Там живет Робин. Ему так необходим покой. Любые перемены ему повредят, ты знаешь. Если бы это заведение
