Я почувствовал некоторое облегчение после того, как пришел к такому выводу. Но все равно понимал, что просто стараюсь зацепиться за малейшую возможность, чтобы не искать убийцу среди нас. А его нужно было найти, пока Малкольм жив и невредим. Так что наша проблема никуда не исчезла.
Инспектор Эйл встал.
— Это все, что я хотел вам сказать. Теперь пройдите с моими сотрудниками в комнаты для дачи показаний. А господина Пемброка-старшего я попрошу остаться еще на пару минут. И господина Яна Пемброка. Какие будут распоряжения относительно разрушенного дома?
Семейство удалилось, не скрывая неудовольствия от того, что я остался вместе с Малкольмом. Дональд сказал:
— Это моя забота, а не Яна, если разобраться. Я же старший.
— Вам нужен человек, который разбирается в таких делах, — проворчал Жервез.
— Этот дом ведь принадлежит не Яну, — раздраженно вставил Эдвин.
Эйл позвал служащих, которые увели всех из кабинета. Как только дверь закрылась, я сказал:
— Пока все они дают показания, я увезу отсюда отца.
— Дом… — начал было Малкольм.
— Я позабочусь о доме позже. Мы сию же минуту уедем отсюда. Инспектор, вы не одолжите нам на время машину? Иначе нам придется добираться на такси или автобусе.
— Конечно, я пошлю с вами полицейскую машину, — сказал Эйл.
— Прекрасно. Тогда… э-э-э… пусть только довезут отца до железнодорожной станции. А я пока останусь.
— Хорошо.
Малкольму я сказал:
— Отправляйся в Лондон, туда, где мы сегодня ночевали. Зарегистрируйся под тем же именем. Никому не звони. Ради Бога, не говори никому, где ты будешь.
— Ты чертовски самонадеян.
— Да. Но тебе лучше сейчас послушаться меня.
Малкольм печально глянул на меня, бросил окурок в пепельницу и поднялся. Красное одеяло соскользнуло на пол.
— Где вас можно будет найти? — спросил Эйл.
— Не отвечай, — быстро сказал я.
Малкольм посмотрел на меня, потом на старшего инспектора.
— Ян будет знать, где я. Если он не хочет вам говорить, пусть не говорит. Жервез когда-то пытался вытрясти из него кое-какие сведения, и у него ничего не вышло. У Яна до сих пор, наверное, остались шрамы… — Отец повернулся ко мне: — Правда?
— Малкольм! — возмутился я.
Малкольм сказал инспектору:
— Я отлупил тогда негодника Жервеза, но ничего не забыл.
— И он никогда мне этого не простит, — сказал я.
— Прощать тебя? За что? Ты на него не ябедничал. Это Сирена рассказала. Она была слишком маленькой и не понимала, что ей довелось увидеть. А Жервез вел себя как настоящий мерзавец.
— Иди. Мы попусту теряем время, — сказал я.
Инспектор проводил нас на улицу и объяснил водителю, куда нужно отвезти Малкольма.
— Я приеду на машине, когда доберусь до нее. Не ходи в магазин, я куплю все, что нужно, сам. Прошу тебя, будь очень осторожен, — сказал я отцу.
— Обещаю, — сказал Малкольм, но его обещаниям я не очень-то доверял. Он уехал в полицейской машине, а я постоял еще немного на стоянке возле участка, проводил его взглядом и убедился, что никто из семьи не заметил, куда он уехал, и не последовал за ним.
Эйл ничего не сказал, только жестом пригласил меня обратно в свой кабинет. Там он положил передо мной небольшой список солидных компаний, занимающихся ремонтом и восстановлением зданий, и предложил воспользоваться его телефоном. Я выбрал одну наугад и объяснил, что мне нужно. Эйл сам взял трубку и позвонил в компанию. Он сообщил подрядчику, что нужно только хорошо защитить развалины от непогоды и не трогать обломки, пока полиция не проведет все исследования.
Положив трубку, он сказал мне:
— Когда водитель отвезет вашего отца и вернется со станции, я попрошу его подбросить вас до вашей машины.
— Спасибо.
— Через вас мне нужно будет поддерживать постоянную связь с вашим отцом.
— Вас устроит, если я буду звонить вам в участок каждое утро?
— Я бы предпочел узнать, где его можно найти.
Я решительно покачал головой.
— Чем меньше людей об этом знает, тем безопаснее.
Он не мог обвинить меня в излишней предусмотрительности, так что настаивать не стал. Только спросил:
— Чем ваш сводный брат вас мучил?
— Сигаретой. Ничего интересного.
— А что он хотел узнать?
— Где я спрятал свою новую крикетную биту, — ответил я, но дело было вовсе не в той бите, а в том, что он — незаконнорожденный. Тогда я об этом даже не догадывался и понял только много лет спустя.
— Сколько вам тогда было лет?
— Мне — одиннадцать. А Жервезу — тринадцать.
— А почему вы не отдали ему биту? — спросил Эйл.
— Дело было не в бите. Я не хотел поддаваться ему. Это тоже касается вашего расследования?
— Меня интересует все, что касается вашей семьи, — ответил инспектор.
Когда я добрался до своей машины, проезд был уже свободен. И, раз уж она стояла носом к Квантуму, туда я и поехал. Там до сих пор было полно народу, и меня не пускали за ограду, пока дежурные полицейские не связались по радио со старшим инспектором Эйлом.
— Извините, сэр. Приказ старшего инспектора, — объяснил один из них, наконец давая мне проехать.
Я кивнул и вырулил на подъездную дорожку. Остановился перед домом между двумя полицейскими машинами, которые вернулись, доставив наше многочисленное семейство к их машинам.
Я понемногу начал привыкать к тому, как выглядит дом. Зрелище по-прежнему было ужасающим, но уже не вызывало такого потрясения, как вначале. Еще один полицейский подошел ко мне, когда я выбрался из машины, и спросил, что мне здесь нужно. «Заглянуть в окна нижнего этажа», — объяснил я.
Он тоже связался по радио с участком. Старший инспектор подтвердил, что я могу сколько угодно смотреть в окна, но рядом со мной все время должен находиться полицейский, и, если я замечу что-то необычное, я должен буду тут же ему сообщить. Я с готовностью согласился и пошел к месту, с которого была хорошо видна гостиная. Полицейский последовал за мной. Я заглянул в пролом на месте старинной парадной двери, которую взрывной волной вынесло наружу, когда кирпичная кладка разрушилась и перестала удерживать раму.
«QUANTUM IN ME FUIT» лежала лицевой стороной вниз на дорожке. Я делал лучшее, на что способен. «А чье-то „лучшее“ оказалось недостаточно хорошим», — подумал я, радуясь, что остался жив.
Полицейский осторожно предупредил:
— Внутрь не входите, сэр. Там все готово в любой момент обвалиться.
Входить внутрь я и не собирался. Гостиная была завалена обломками кирпича, досок пола и мебели с верхнего этажа. Сквозь огромную дыру в крыше проглядывало небо, через проем на месте задней стены дома виден был сад. Где-то среди этих обломков была погребена вся одежда Малкольма, кроме той, которую он надел в Челтенхем. Все его пальто из викуны и сделанная на заказ обувь, все его золотые с серебром расчески, которые он прихватил тогда во время бегства в Кембридж. И еще где-то там валялся портрет Мойры.
