воем должны были психически подавлять противника.
Единственным укрытием была грузовая машина. Если бомба попадет в нее, то и рядом спасения не будет, а так все-таки есть некоторый шанс спастись от осколков. Я бросился под машину, где уже сидело, прижавшись друг к другу, человек десять, и рядом со мной примостился Логинов. Он был как будто спокоен, но я видел, как добела побледнели пальцы его рук, сжимавшие приклад автомата. Баул оказался между нами, и мы прикрыли его, словно это был живой человек, за жизнь которого мы оба были в ответе.
Через мгновение оглушительный удар потряс плот. Он наклонился в сторону, послышались отчаянные крики. Машина над моей головой дрогнула и заскользила куда-то вниз. Под ее тяжестью плот стал опускаться в воду. Меня сразу же захлестнуло по горло. Мне показалось, что все погибло. Я ничего и никого не видел в бурлящих волнах и только продолжал изо всех сил сжимать ручку баула. Но тут наконец машина повернулась набок, с грохотом посыпались ящики со снарядами, мелькнули колеса — и все кончилось. Только волны пенились вокруг.
Но то, что погубило машину, спасло меня и еще несколько человек. Освободившись от груза, сохранившаяся часть плота выровнялась, и внезапно я почувствовал под собой опору.
Лежа на мокрых досках, я огляделся. Бомба попала как раз в центр плота и расколола его на несколько частей. В стороне плыл еще один обломок — на нем стояла машина, а вокруг нее суетились бойцы. Вдалеке, накренившись на левый борт, из последних сил добирался до берега буксир.
А на том клочке плота, где был я, лежали еще два человека. Один был полковник из штаба фронта, тяжело раненный в голову. Его не смыло только потому, что шинель зацепилась за крюк, к которому веревкой привязывались машины. Второй был шофер той самой машины, которая пошла ко дну. Он успел выскочить из кабины и теперь сидел на краю плота, свесив ноги в воду, в полном отчаянии.
Логинова нигде не было видно. Кто-то плыл к берегу, но, приглядевшись, я заметил, что у того на голове волосы были темные, у Логинова же — соломенно-желтые.
Остатки плота медленно скользили посредине реки. Куда нас понесет? Этого никто не знал. Сумерки сгущались. Найдет ли нас в темноте второй буксир?
Я встал на ноги и крикнул на берег:
— Эге-гей!… Давайте буксир!…
Эхо разбросало мой голос и отозвалось где-то за мысом. И тут же невдалеке разорвался немецкий снаряд. Меня обдало с ног до головы водой, и волна чуть не смыла баул.
Вдруг я увидел, что за край плота уцепилась чья-то рука. В ту же секунду показалась вторая рука, а затем голова Логинова. Этого я ожидал меньше всего. Он словно вылез на плот со дна. Я не успел прийти в себя от удивления, а он стоял рядом и отряхивался от воды. Сапог и ватника на нем не было. Однако каким-то чудом он сумел сохранить автомат, который висел у него на ремне, перекинутом через шею.
— Ты откуда? — невольно спросил я и, только задав этот вопрос, понял, до чего он нелеп.
Очевидно, и Логинов это понял. Впервые за все время он улыбнулся.
— Вот оттуда, — указал он в воду. — Меня отбросило взрывом! А пока я раздевался в воде, вас унесло… Вот и пришлось догонять.
Ему было холодно, и он приплясывал, дробно отстукивая голыми ступнями по доскам.
В это время полковник приподнялся на локте и подозвал меня. Его обострившееся лицо с мохнатыми бровями, сросшимися на переносье, выражало глубокое страдание. Он понимал, что умирает, и торопился сказать мне о самом важном:
— Товарищ лейтенант… Вот здесь, на груди… в кармане, пакет Чуйкову… Обязательно передайте… Сообщите в штаб фронта, что я погиб… Моя фамилия Матвеев… Пусть напишут жене…
— Хорошо, — сказал я, опускаясь перед ним на колено. — Все будет сделано, товарищ полковник.
Он откинулся на спину и коченеющими пальцами стал расстегивать на груди шинель. Я помог ему вытащить из грудного кармана пакет, прошитый нитками и запечатанный сургучной печатью. Увидев, что пакет у меня, полковник со стоном повернулся и закрыл глаза.
А между тем наш плот медленно крутило на быстрине. Мимо проползали темные берега, изъеденные окопами, воронками от бомб и почерневшими остовами зданий. Издалека доносились пулеметные очереди и редкие глухие удары тяжелого миномета.
Полковник лежал в забытьи, и потому самым старшим на плоту был я. Мой «гарнизон» состоял из Логинова и шофера, который продолжал в полном безразличии сидеть на краю плота.
Что же делать? Кроме голых досок, на которых мы стояли, на плоту не было ничего, чем бы можно было грести. Ждать, когда нас возьмут на буксир или когда прибьет к мели? Но сейчас быстро темнеет, и через полчаса с берега нас уже не будет видно. А за ночь нас унесет километров за сто к Астрахани, и, кто знает, что еще может случиться впереди.
Пока я размышлял над создавшимся положением, Логинов обошел плот вокруг по краям и остановился невдалеке от меня, спокойно, словно ожидая приказа.
Я присел на баул и стал рассматривать доски. Если бы оторвать хотя одну, все же можно было бы иметь в руках нечто похожее на весло. Но как это сделать? Толстенные, накрепко сбитые доски скреплены огромными железными крючьями. Сколько ни трудись — не оторвешь.
— Слушай, ты, шофер, — вдруг сказал Логинов, — поди-ка сюда. Ты чего там киснешь!
Шофер оглянулся и нехотя поднялся на ноги. Это был высокий, худой как жердь парень, одетый в замасленный комбинезон. Небритое лицо его посинело от холода. Он стоял, понуро опустив плечи, и, видно, еще не пришел в себя после потрясения.
— Оружие есть? — спросил Логинов.
— Нет, — хмуро ответил шофер, — ко дну пошло.
— Ну, там из него раки стрелять будут, — усмехнулся Логинов. — А как же ты теперь к берегу добираться будешь? А, шофер?
Шофер пожал плечами и хмуро взглянул на меня, словно это зависело от моего приказа. Но я молчал, думал до боли в висках и ничего не мог придумать. Однако та уверенность, с какой Логинов двигался по плоту, невольно вселяла в меня надежду — теперь я начинал верить в то, что он действительно плавал на плотах. Уж очень привычно ступали его босые ноги по скользким доскам, и в движениях было нечто уверенное.
— Что, Логинов, — сказал я как можно более весело, — ты же как будто плоты гонял по Печоре!… Ну вот, покажи свое искусство…
Логинов, прищурившись, взглянул на меня и двинулся вдоль края плота, с силой топая ногами. Я наблюдал за ним, стараясь понять, что он хочет делать. Плот разорвало неровно, одни доски были длинные, другие короче. Логинов внимательно изучал что-то, а потом подошел ко мне.
— Будем грести досками, — сказал он.
— Ну а как же их отломить? — спросил я.
— Отломить — отломим! — спокойно ответил он. — Вот эту — с краю!… И вот эту — в центре. Они метров по пять будут… Как, подойдет?
— Подойдет, — сказал я, еще не понимая, каким же образом он сможет их отломить.
— Так. Можно отделять?
— Можно.
Логинов подошел к доске там, где она была наглухо прибита толстым штырем к бревну, и дал длинную очередь. Полетели щепки. Через несколько секунд доска уже лежала на плоту. Таким же образом мы получили и второе весло.
— Ну, шофер, давай рули. Спускай доску сзади да держи крепче. А я буду загребать влево.
Шофер повиновался и опустил доску ребром в воду, стоя в конце плота. Логинов примостился с левой стороны и принялся орудовать своей доской как веслом. Доска была тяжелая и все время скользила. Я решил прийти ему на помощь, но Логинов сухо отказался:
— Вы, товарищ командир, мне не мешайте. Я человек привычный — сам справлюсь… Эй, шофер! Держи правее!… Еще правее!… Больше, больше налегай!…
Шофер животом лег на доску, которая так и рвалась у него из рук. Я бросился на помощь к нему, и вдвоем мы кое-как справились. Плот медленно повернул к берегу. Мы вышли из быстрины и попали в тихое течение, с которым было уже гораздо легче сладить.
