записывать, быстро спрятал записную книжку и карандаш в планшет и сделал вид, что очень озабочен царапиной на гладкой поверхности его целлулоидной пластины.
Каждый из присутствующих здесь генералов и офицеров был не новичком и понимал, что командующий фронтом вместе с командующим армией не приедут сюда так вот — зря, да еще прихватив с собой столько офицеров из штаба армии. Значит, что-то готовится большое и важное. Недаром ведь на этот участок фронта прибывают новые части.
Чураев начал подробно, по всем правилам докладывать обстановку. Фразы его, как всегда, были круглы, закончены, со множеством «что», «который», «несмотря», «ввиду» и «тем более». «Говорит, как и пишет», — подумал Коробов, и ему стало неловко. Он посмотрел на Ватутина и по выражению лица командующего понял, что тому тоже не по вкусу эта плавная, обтекаемая речь.
Коробов слегка поморщился. «Попроще бы, покороче!» Он даже коротко махнул Чураеву рукой: дескать, закругляйся! Но Чураев ничего не заметил. Казалось, красноречие его не иссякнет до завтрашнего утра.
Однако долго говорить Чураеву не пришлось.
— Хватит, товарищ полковник! — резко прервал его Ватутин. — Обстановку я не хуже вас знаю. Доложите-ка лучше о состоянии своей дивизии.
Густая краска залила щеки Чураева. Он вынул платок и стал тщательно вытирать лоб. В блиндаже наступила тягостная пауза. Все поняли, что Чураеву придется держать трудный экзамен. Почувствовал это и сам Чураев.
Обычная уверенность мгновенно покинула его, голова приобрела нормальную посадку, голос стал как будто тоньше, речь сбивчивее, он то и дело посматривал на хмуро сдвинувшего брови Коробова, как бы ища у него поддержки. К командарму он привык и всегда считал, что тот его ценит и доверяет ему. Что же касается самого Чураева, то, говоря по правде, доверие и уважение к товарищам не было сколько-нибудь заметной чертой его характера. С командирами полков он обычно держался сухо, в глубине души считая, что, если дать им полную свободу, они неизбежно завалят все на свете. Не случайно же он старше их по званию и по служебному положению.
С этой точки зрения он должен был бы считать каждого своего начальника умнее и достойнее себя. Но это как-то не приходило ему в голову. Напротив, он был склонен в пределах допустимого критиковать действия начальства — однако, сохраняя благоразумие, предпочитал критиковать не тех начальников, которым был непосредственно подчинен. Недовольство Ватутина обеспокоило его до крайности.
Утратив некоторую долю самоуверенности, Чураев стал говорить точнее, и теперь ответы его более или менее устраивали Ватутина и Коробова. Но остальных командиров, которые без доклада Чураева отлично представляли себе состояние дивизии, интересовал вовсе не его доклад, а то, чего хочет добиться от комдива Ватутин.
Следя за вопросами, которые командующий задает Чураеву, они улавливали, что за ними таится какая-то невысказанная и пока еще неясная, но совершенно определенная цель. Почему вдруг командующий спросил Чураева, хорошо ли изучены подходы к обороне противника и удобен ли на участке дивизии ввод танков; эти вопросы были как будто вполне естественны, но, однако же, после них в землянке повеяло каким-то новым ветром. Все оживились, заулыбались. Да, не зря, не зря приехали командующий фронтом и командарм! В самом деле, не век же сидеть на этом богом забытом плацдарме!…
Ватутин почувствовал веселое оживление за своей спиной и на мгновение умолк. Уж не сказал ли он чего-нибудь лишнего, подумалось ему. Поняв движение Ватутина, Коробов успокоительно кивнул ему головой.
— Это они, товарищ командующий, соскучились тут, — с улыбкой сказал он, — наступать хотят!
— Наступать! — повторил Ватутин. — Все хотят наступать. А пока придется посидеть в обороне и подумать о том, — он строго поглядел на Чураева, — как укреплять свои рубежи. И особенно позаботиться о разведке.
Коробов оглянулся и поискал глазами Дробышева.
— Товарищ полковник! Это по вашей части!
Дробышев сделал шаг вперед, ловко козырнул и сказал на весь блиндаж бодро и зычно:
— Есть позаботиться о разведке, товарищ командующий!
И зачем только природа наделила его таким могучим голосом! Ватутин повернулся к Дробышеву всем корпусом.
— Кстати, о заботе… Вы, полковник, уточнили уже номера частей, которые гитлеровцы подвели к переднему краю взамен отведенных в тыл?
Дробышев смутился.
— Не все, товарищ командующий! — помедлив, ответил он.
— А какие именно уточнили?
Дробышев виновато молчал. Ватутин сердито прищурил глаза:
— Стало быть, ничего еще не уточнили. Ясно! Так вот запомните, товарищ Дробышев: по моим данным, сюда пришли 97-я немецкая и 14-я румынская дивизии. Проверьте еще раз.
Дробышев быстро сделал пометки в блокноте и как-то боком скользнул за спины командиров. Генерал Грачев облегченно вздохнул и расположился несколько поудобнее — наконец-то полковник не будет его больше толкать в бок. После долгого пути по холоду здесь, в тепле, Грачева разморило и неудержимо тянуло ко сну. Он привалился к бревенчатой стене и, думая, что ни Ватутин, ни Коробов этого не видят, дремотно закрыл глаза, стараясь, однако, не заснуть по-настоящему и не пропустить ничего важного из того, о чем говорили.
Наконец Ватутин перестал задавать Чураеву вопросы, и разговор стал общим. Чураев облегченно вздохнул, сложил карту и передал ее Рябчему, который при этом сочувственно мотнул головой.
Это сочувствие было приятно Чураеву и в то же время почему-то обидно.
…Пока он размышлял, как может отразиться приезд командующего фронтом на ходе дальнейших событий, на судьбе его дивизии и на его собственной судьбе, Ватутин думал почти о том же. Готова ли к боям дивизия Чураева? Не отозвать ли ее, покуда есть время? Войска привыкли к обороне. А им придется идти вперед, нанося удар невиданной силы. Как перестроить сознание людей, оставляя до поры до времени в глубокой тайне план наступления?
Словно угадывая мысли Ватутина, Коробов сказал:
— Товарищ командующий, а не пойти ли нам в сторону хутора Поднижний? Оттуда хорошо видно расположение противника.
— Пойдемте, — с готовностью сказал Ватутин и, поднявшись, стал застегивать бекешу.
Они еще не успели выйти из землянки, как на пороге появился немолодой сутуловатый человек в забрызганной грязью шинели. Очевидно, он только что прибыл с передовой. Поблескивая очками, плотно сидевшими на тонком, с горбинкой носу, стал сбивчиво извиняться за опоздание.
Увидев его, Коробов широко улыбнулся:
— А! Профессор! Где же это вы пропадаете? — И, повернувшись к Ватутину, пояснил: — Замполит комдива Чураева товарищ Кудрявцев.
Кудрявцев подошел и смущенно представился сначала Коробову, а затем Ватутину. С точки зрения устава это было не вполне правильно, но, глядя на квадратные очки без оправы, на сухощавую, слегка склоненную вперед фигуру, Ватутин думал не о нарушении устава. Где он видел этого человека?… Ну да, да, конечно…
— А ведь я вас знаю! Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Кудрявцев! — сказал он приветливо. — Как же! Такой специалист по международному положению! Да еще старый знакомый!… Москвич!
— Так точно. Москвич, — кивнул головой Кудрявцев, он несколько растерянно смотрел на Ватутина, припоминая, где с ним встречался.
— Не помните? — спросил Ватутин. — Ну где же вам всех слушателей запомнить! А вот мы все вас помним. Вы часто к нам в генштаб лекции читать приезжали!
Кудрявцев застенчиво и даже как будто виновато улыбнулся.
— Ну, я уже полностью переквалифицировался, — сказал он шутливо, — отпросился из университета на фронт.
— А вы сейчас из какого полка? — спросил Ватутин.
