которые идут в зачет.
А здесь, на улице Нориджа, у меня не было возможности сделать десять прицельных выстрелов. Я должен был попасть с первого раза.
Раз нет линий телеграфных столбов, значит, нет возможности точно определить расстояние. Хотя палисаднички могут помочь. Они скорее всего все одинаковой ширины, раз дома все одинаковые. Я, стараясь выглядеть как можно беззаботнее и неприметнее, выскользнул из машины и пошел по улице, прочь от дома Питера.
В каждом палисаднике — четырнадцать шагов. Я посчитал в уме и прикинул, что триста ярдов — это где-то двадцать два дома.
Я посчитал еще. Между мной и мишенью было только двенадцать домов.
Ну, скажем, сто семьдесят ярдов. Что ж, короткая дистанция мне на руку. Я мог быть уверен, что попаду в мишень размером в одну шестидесятую градуса; иными словами, на расстоянии ста ярдов — в круглую мишень в дюйм диаметром, на расстоянии двести ярдов — в мишень диаметром в два дюйма, и так далее, вплоть до десятидюймовой тарелки на расстоянии в тысячу ярдов.
В тот вечер мишенью мне служил прямоугольник шесть на четыре дюйма.
Это означало, что я должен находиться не далее чем в четырехстах ярдах от него. Главная проблема была в том, что с того места, где я стоял, я не смог бы увидеть ее даже в подзорную трубу.
Из дома, напротив которого я остановил машину, вышел старик и спросил, что мне угодно.
— Э-э… Ничего, — ответил я. — Просто жду одного человека. Вышел поразмять ноги.
— Здесь поставит машину мой сын, — сказал старик, указывая на то место, где стояла моя машина. — Он скоро приедет.
Я посмотрел на упрямое старческое лицо и понял, что, если я не уберусь отсюда, он станет глазеть на меня в окно и следить за каждым моим движением. Я кивнул, улыбнулся, сел в машину, развернулся на дорожке, ведущей к соседнему дому, и уехал в ту сторону, откуда приехал.
Ладно, думал я, сворачивая в объезд. Значит, надо подъехать с другого конца улицы. Остановиться так, чтобы из машины была видна мишень. И по возможности не перед одним из этих домов, у которых внутри ничего не видно, а ты зато оттуда виден как на ладони. И так, чтобы Анджело не мог увидеть меня из окна. Тщательно отсчитать дома, чтобы выбрать верную дистанцию. И все это надо сделать как можно быстрее.
Избитый кадр из кино: убийца смотрит в оптический прицел, наводит скрещенные линии на мишень, спускает курок, и жертва падает мертвой. Чаще всего убийца совершает это деяние стоя и почти всегда достигает желаемого результата с первого выстрела. Серьезных стрелков это либо смешит, либо коробит. Единственный виденный мною фильм, в котором это изображалось достаточно реалистично, был «День шакала». Там стрелок заранее приходит в лес, вымеряет шагами расстояние, опирает винтовку на сук, чтобы она не гуляла, прицеливается, делает пару-тройку пробных выстрелов в дыню величиной с голову и потом переносит все это на место действия. Но и то он не учел скорость ветра. Хотя, конечно, всего предусмотреть невозможно.
Я подъехал к другому концу улицы Питера, который я знал хуже, и увидел между двумя домами широкие ворота старого поместья, на месте которого потом было выстроено новое. Сами ворота, двустворчатые, кованого железа, стояли нараспашку. За ними была узкая дорожка, которая уходила в парк. Ворота были не на одном уровне с дорогой и домами, а чуть в глубине. Между воротами и дорогой была сравнительно опрятная площадка, усыпанная гравием, и обшарпанная доска, на которой было написано, что всем посетителям института паранормальных явлений следует миновать ворота и направляться по стрелкам в приемную.
Я, не задумываясь, свернул на площадку и остановил машину. Место идеальное. Мишень отсюда видна невооруженным глазом. Правда, чуть сбоку, но все же достаточно хорошо.
Я вышел из машины и пересчитал дома, выстроившиеся вдоль улицы. Дом Кейтли был четырнадцатым по противоположной стороне, а мишень моя была одним домом ближе.
Улица немного заворачивала направо. Слева дул легкий ветерок. Я почти автоматически произвел необходимые расчеты и откинулся на спинку сиденья.
Я долго не мог решить, какому оружию отдать предпочтение. Пули калибра 7,62 мм куда более разрушительны, но зато, если я промахнусь с первого выстрела, я могу убить ненароком кого-нибудь за полмили отсюда. Калибр 0,22 куда безопаснее: конечно, если я промахнусь, он тоже может причинить немало вреда, но все же не на таком большом расстоянии.
В машине лежа стрелять нельзя, а из «маузера» я обычно стрелял именно лежа. Но я мог встать на колени, а стрелять с колена я привык именно из 0,22. Но, с другой стороны, стреляя из машины, мне не придется держать винтовку на весу. Ее ведь можно опереть на дверцу и стрелять из открытого окна.
Так или иначе, а я выбрал «маузер». Он все-таки куда мощнее, а если уж я решил это сделать, надо сделать это хорошо. К тому же мишень была видна вполне отчетливо и находилась достаточно близко, чтобы я мог быть уверенным, что попаду со второго выстрела. Но первый выстрел меня все же очень тревожил.
Мне вспомнился Поль Аркади. «А вы можете сбить яблоко у него с головы, сэр?» Сейчас я собирался сделать что-то в этом духе. Малейший промах мог привести к самым плачевным последствиям.
Решившись, я опустил заднее стекло и вложил тонкий трехдюймовый патрон в казенник «маузера». Потом посмотрел на мишень в подзорную трубу, положив ее на окно. И отчетливо, крупным планом увидел плоскую коробочку, развернутую чуть наискось, висящую на телеграфном столбе: она была серая, прямоугольная, и из нее во все стороны шли провода к близлежащим домам.
Распределительная коробка.
Я очень сочувствовал всем жителям окрестных домов, которые до завтра останутся без телефона, но выбора у меня не было.
Я опустил подзорную трубу, сложил полотенце и повесил его на окно, чтобы ствол не скользил. Потом примостился поудобнее между передним и задним сиденьями и положил на полотенце ствол «маузера».
Я подумал, что для верности придется сделать выстрела два-три. Пули калибра 7,62 пробивают предметы насквозь и наибольшие разрушения причиняют на выходе. Вот если бы я мог рискнуть выстрелить в эту коробку сквозь столб, один-единственный точный выстрел разнес бы ее вдребезги. Но для этого мне нужно находиться позади столба, а туда мне незамеченным не пробраться.
Я прицелился, наклонился, как это мне было привычно, сделал поправку на ветер и спустил курок. «Господи, только бы в столб! — молился я. — Выше или ниже, но только в столб!» Конечно, пуля все равно пробьет столб насквозь, но, по крайней мере, выйдет наружу, растеряв большую часть своей убойной силы.
Винтовки калибра 7,62 ужасно громкие. С улицы это, должно быть, звучало словно хлопок бича, каким гоняют быков; а меня в машине выстрел оглушил, словно в те времена, когда еще не изобрели заглушки для ушей.
Я перезарядил. Посмотрел в трубу. И увидел дырку от пули, кругленькую и аккуратную, в верхней части серой распределительной коробки.
«Слава тебе, господи!» — подумал я и облегченно перевел дух.
Чуть опустил ствол, тело осталось в прежнем положении. Выстрелил. Перезарядил. Выстрелил. Посмотрел в трубу.
Второе и третье отверстия были чуть пониже первого и наложились друг на друга. И, возможно, оттого, что я стрелял не прямо, а чуть сбоку, вся коробка треснула. Ну, хватит, наверно. А то шуму слишком много. Я уложил винтовки и подзорную трубу на пол, накрыл их полотенцем и перебрался на переднее сиденье.
Завел мотор, медленно выехал обратно на мостовую и уехал не спеша, с нормальной скоростью. В заднее окно я увидел парочку местных жителей, которые выбежали на улицу посмотреть, в чем дело. Должно быть, все тюлевые занавески сейчас отдернулись; но никто не бросился мне вслед, никто не махал руками, крича: «Вот он! Держите его!»
А что подумает Анджело? А что подумает Сара, которая знает звук этой винтовки лучше, чем звон церковных колоколов? Господи, только бы она не подала виду!
